Старательно, но бездушно повторяя за стариком все движения, Акундинов ждал только одного — когда же это закончится? Наверное, Усман-хаджа догадывался (а скорее всего — знал наверняка), что навязанный ему ученик не очень-то ревностен, но молчал, надеясь на чудо… Все же Иван-Тимон сам изъявил желание перейти в истинную веру.
После молитвы и завтрака — холодных лепешек с сыром, фиников и простокваши — Усман-хаджа отправил его заниматься треклятым арабским языком.
…Превозмогая сонливость, Тимоха выводил на песке арабские буковицы. Хотя буковицами-то их назвать сложно. Вот, например, «алиф», похожая на червяка. Кто догадается, что по-русски это будет «аз»? С «буки» попроще. Похожа она на бараньи рога, а называется «Ба'а». Ну, точь-в-точь, как баран блеет — «ба-а-а!». А вот «твердо», которая у арабов произносится как «та'а», немудрено перепутать с той же «ба'а». Только ежели у «ба'а» точечка прямо под рогами, то у «та'а» их две, и сидят они аккурат промеж рогов.
И вот интересно, зачем туркам и всем другим, кто пишет на этом языке, две буквы «хер»? При этом обе они одинаково произносятся «ха'а», пишутся похоже, но вроде по-разному? А три буковицы «слово», которые «са'а», «син» и «съад»? Зато только одной буковкой «айн» означают сразу четыре славянские — «иже», «аз», «он» и «ук»… Но с другой-то стороны, есть же и в русской азбуке «зело» и «земля»!
«Эх, грехи наши тяжкие!» — грустно подумал Тимоха и хотел уж было перекреститься, но вспомнил, что отныне он правоверный мусульманин. Не совсем, конечно же, но все же. Оставалась самая малость. Ну, та самая малость, которая сидит промеж ног, как те точки между рогов…
«За что же мне напасть-то такая?» — вздохнул Тимофей. За те недели, что он жил у старого учителя, многое изменилось. Куда ни кинь — всюду клин. Какой уж теперь Ибрагим-султан… Султан, который болел-болел, но так и не помер, прислал визирю шнурок, на котором тот и удавился. Беспорядков в городе, а особенно на рынках, сразу же стало больше. Янычары, которые и раньше прохаживались по торговым рядам, прибирая у торговцев «лишние» денежки, теперь совсем распоясались, требуя отдавать им десятую долю с выручки. Единственное место, где все оставалось по-прежнему — слобода Кожевенников, потому что туда боялись соваться даже янычары. Беспокойнее стало и на улицах. Раньше, после вечерней молитвы, Стамбул вымирал, потому что не дело для правоверных не спать ночами. Теперь же… Вон, у Усмана-то прошлой ночью кто-то собаку задавил. Может, тати какие, а может, и из русского посольства… Русские — они как клещи. Коли вцепятся, то враз не отстанут.
Старик, которому Тимофей рассказал о своих подозрениях, только и сказал, что все в руках Аллаха! Правда, уже вечером по улице ходил не один, а целых два ночных сторожа.
Задумался, а вместо «ха'а», что похожа на серп, появилась «жим». Тоже серп, но с точкой внутри… Быстро оглянулся, стер начертанное и стал писать по новой. Не дай, э-э, Аллах, увидит. А если заметит Усман-хаджа, то заставит писать эту буковицу десять раз. Как там по-арабски? Ашра — раз… Или правильно будет — «ашрат адъ'ааф»?
Правильно, что старик не дает «руси» каляма, сиречь перышка для писания. Иначе давно бы уже разорился на покупке бумаги. Бумага-то тут не чета желтой европейской, а настоящая, китайская, сделанная из шелка, посему такая же шелковистая и чистая, словно… Ну, незнамо, с чем же ее и сравнить? Ежели только со свежевыпавшим снегом.
Вспомнив о снеге, Тимофей загрустил. Бывало, в Вологде, а то и в самой Москве зимой заносило крыльцо так, что приходилось вылезать через чердак, откапывать дом и чистить дорожки, вот тогда-то и поминаешь снег последними словами. А тут… Никогда Акундинов не думал, что будет скучать по снегу.
Хотя в Турецком царстве — благодать! Эвон, если по улице идешь, то яблоки и виноград прямо с веток свисают. Только срывать никто не торопится! Если — за городом, то ешь от пуза. А в самом Царьграде-Стамбуле народ ходит, словно и нет этакой-то благодати. Заелись… Сытно народ живет. А все почему? Да потому, что дешевизна тут страшенная! Даже Усман-хаджа, который считает, что брюхо нельзя баловать, живет, как боярин. На завтрак лепешки да фасоль на обед… Ну, сыр там, мясо с зеленью. Даже сладости, кои в России только за царским столом бывают, тут у каждого второго… Эх, а сейчас бы черного хлебушка с солью да щец кислых…
Ровно баба беременная. Не знаешь, чего хочется, а чего не хватает. Был бы тут Костка, он бы сказал: «Сходи, травы пожуй!»
Мне в России жары не хватает,
Я завидую тем, кто летает.
Мне в Туретчине холод нужон.
Грусть-тоска — словно острый рожон.
Вознесуся высоко, как птица,
Посмотрю с высоты на землицу.
А потом, крылья в груду сложив,
Понесуся башкою вниз.
…После занятий арабским, в котором Тимофей не особо преуспел, Усман-хаджа опять разъяснял ему основы веры, которую он собирался принять. Когда же мудрый старик перешел к рассказу о самом страшном, помалкивавший до сей поры неофит не выдержал:
— А обрезание-то зачем? — с упавшим сердцем спросил Тимофей.
— Фитра, — кратко сказал Усман.
— Ну, если фитра, тогда да… — кивнул Акундинов с умным видом. — Фитра, конечно…
Однако старика провести было трудно:
— Фитра, мой бестолковый ученик, значит — естество, данное Всевышним, и, как сказал пророк, да благословит его Аллах, включает в себя обрезание, бритье волос на лобке, стрижку усов и бороды, обрезку ногтей и выщипывание волос под мышками. А еще, — добавил хаджа, критически посмотрев на Тимофея, — полоскание рта и чистка зубов.
— А волосы обязательно выщипывать? — опять испугался Тимофей, представив себе эту неприятную процедуру.
— Можешь сбривать, — пожал плечами старик.
— А обрезание-то зачем? — не унимался ученик. — Без него-то никак?
— Можно. Только вспомни-ка, что Аврааму, мир ему, было послание от Бога, что повелел всем мужчинам обрезать крайнюю плоть. Да и пророк Иса, Иисус, мир ему, был обрезан на восьмой день от роду.
— А что, в Коране сказано об Аврааме? — удивился Тимофей. — Но вы же веру христианскую отвергаете…
Теперь настала очередь удивляться Усману-хадже:
— Иван-Тимон, а ты на самом деле учился богословию?
— Ну! — утвердительно кивнул Акундинов.
По русским меркам, он, досконально знавший и Ветхий, и Новый Заветы, как и прочие книги, включавшиеся в Библию, считался не просто грамотным, а образованным!
— Тогда почему же тебе неизвестно, что и Моисей, и Иисус, и Мухаммед, мир им, были последними пророками Господа? — покачал старик головой. — А священный Коран — последняя из священных книг после Торы и Евангелия?
— Так ведь православные-то Кораны не изучают…
— Священный Коран, — поправил старик и вновь задал каверзный вопрос: — Ну, пусть и не изучают. Но то, что ислам не отвергает ни пророка Моисея, ни пророка Иисуса, мир им, ты должен был знать!
