– А что? – насторожился Мезецкий.
– Так ведь убили обоих – и Романова, и Шереметева. Вроде затеяли они на Москве с ляхами биться, а потом бежали. Догнали их по дороге да убили… Ты чего, князь?
Мезецкий почувствовал, что сердце сжало, ровно медвежьей лапой. Если Романов убит – как же там Машки? Старшая и младшая…
– Воевода, девок покличь. Водички бы… – обеспокоенно проговорил Костромитинов.
– Ниче, – выдохнул Мезецкий, почувствовав, что боль вроде отошла. – Сомлел я что-то, – криво усмехнулся князь. – Устал… Водки плесните! Выпьем за упокой боярина Ивана Никитыча да боярина Федора Иваныча…
– Видно, крепко ты с боярами-то дружил… – сочувственно вздохнул Котов, поднимаясь с места и вытаскивая из иноземного шкапчика графин с водкой.
Выпив, Даниил Иванович немного успокоился и осторожно спросил:
– Вы, воеводы, больше ничего не слышали? Кто еще с боярами погиб?
– Может, кто и погиб, так про то неизвестно, – пожал плечами воевода. – Мы и про Романова с Шереметевым от ляхов прознали, что грамоту на город привезли. Холопы ихние по пьянке сболтнули. А ты про кого знать-то хотел? Может, поспрашиваем?
– Ладно, – махнул рукой Мезецкий, загоняя тяжкие думы о жене и дочери поглубже. Бог даст – все образуется. Нет – Его воля. Говорить о любимых с чужими людьми не хотелось.
– Напужал ты нас, князь Даниил Иваныч, – покачал головой Котов. – Мы уж не знали, что и думать…
– Да ничего, бывает, – рассудительно сказал Леонтий Силыч. – У меня вон тож, иной раз прихватит.
– Может, погодишь уезжать-то? – спросил воевода. – Побудешь с недельку, оклемаешься.
– Надобно ехать, – твердо сказал Мезецкий. – И так сколько времени зря потерял. Завтра же и поедем.
– Не успеем, – покачал головой Костромитинов. – Пока оружие соберем, провизию какую-нибудь, людей отберем – дня три, худым концом. А по нонешнему времени – целую неделю.
– Мыслю, не стоит всем сразу идти, – решил князь. – Возьму я с десяток холопов, а остальных Леонтий Силыч потом приведет.
– Не мало, с десяток? – усомнился Костромитинов. – У нас и разбойники шалят. А на Череповеси, где монастырь был, какой-то лях крепость поставил. Возьми хоть с полсотни.
– Хватит, – заверил князь. – От разбойников отмашемся, а с паном – что с десятком, что полсотней – воевать несподручно. Проскочим как-нибудь. Надо отца настоятеля предупредить. Ежели всей оравой пойдем – напугаем. Иноки, чего доброго, в осаду сядут.
Князь почувствовал, что его схватили сильные руки, другие – не такие сильные, но сноровистые, связали и бесцеремонно, как мешок с репой, бросили лицом вниз, на мокрую от утренней росы траву. Лежать было неудобно, но попытка перевернуться была жестоко пресечена…
– Лежи смирно, падеретина! – каркнул над ухом ломкий юношеский голос, подкрепив приказ пинками под ребра и ударом по голове…
Очнувшись, Мезецкий понял, что сидит привязанный спиной к дереву. Несмотря на боль, пересчитал людей. Девять… Десятый обнаружился неподалеку – лежал в нелепой для живого человека позе…
По биваку деловито расхаживали разбойного вида мужики, сосредоточенно увязывали в мешки добро, мерили новые сапоги и одобрительно похохатывали, подбирая оружие. Гриня, сидевший через пару человек от князя, длинно выругался и с досадой сказал:
– Думал же, не надо Проньку караульным с утра ставить, проспит…
– Думай лучше, как выкручиваться будем… – хмуро изрек Мезецкий.
Митька, самый молодой из холопов, грустно спросил:
– Это кто такие? Разбойники или ляхи?
– А есть разница, кто тебя резать будет? – отозвался Гриня.
– Так ить, православные, не душегубы какие… Может, поговорим с ними? – сказал парень без особой надежды.
– Да иди ты… – огрызнулся Гриня, а потом его чело слегка прояснилось: – А если мы им спляшем?
Мезецкий с опаской посмотрел на десятника – не тронулся ли головушкой Гринька, но потом сообразил…
К пленным подошли два разбойника. Первый – судя по нарядному кафтану и немецкому пистолету, заткнутому за пояс, атаман. Князь Даниил, глянув на ноги разбойника, только вздохнул, узнав свои сапоги.
Второй разбойник был страшен. Не лицо, а сплошной шрам с глазами…
– Ну, коли крещеные – молитесь, – подавляя зевоту, сказал первый. Обернувшись к подручному, равнодушно спросил: – Как мыслишь, Павло? Так утопить али прирежем вначале?
– Чего пачкаться? Кровишши будет, все перемажемся, – повел тот безгубым ртом. – Вон, камней-то сколько…
– Э, мужики, нельзя так! – заволновался Митька. – Не по-людски это, не по-христиански. Грех! Взять, да живых людей утопить…
Атаман без особой злости пнул парня в грудь.
– Молись, пока разрешают. Какой ты живой, коли щас утопят?
– Сволочь ты, – не выдержал Гриня.
– Ну и что? – пожал тот плечами. – Кто щас не сволочь? Ты? Ну, коли не сволочь – радуйся, что смерть быстро примешь. Утопленнику-то не больно – раз, и нет его. Сегодня вас утопят, а завтра нас.
– Спросил бы вначале – кто такие, куда едем… Видишь же, что не ляхи мы, не литвины, – не унимался Гриня, надеясь усовестить разбойников.
– Видим, что не ляхи. Стало быть – помрете быстро, без мук, – снова зевнул атаман. – А кто вы такие, нам все едино. В живых оставишь, так беды накличем. Вон, – кивнул на Мезецкого, – по одеже да по повадкам – чистый боярин. Выживет, рать приведет нас искать. Найти-то не найдет, но шума наделает. А нам шум не нужен.
– Подожди, – обратился Мезецкий к атаману. – Коли мы утопленниками будем, так это ж грех смертный… Все равно что самоубийство. Не хотите нас убивать, так давай, мы сами друг дружку порешим. А кто жив останется – вы прирежете.
– Ишь, умный какой, – хмыкнул атаман. Немного подумав и покосившись на Павла, сказал: – А что, пусть режут. Все забава…
– Князь Данила Иваныч, ты че удумал-то? – в ужасе спросил молодой. – Как же мы друг дружку резать-то будем?
– А так и будем, – сказал князь, пытаясь подмигнуть Грине. – Ты меня зарежешь, а я – тебя!
– О, да тут цельный князь! – обрадовался атаман. – Князь – жопой в грязь! Нукося, поглядим, как князь-боярин своих верных холопов резать будет. Похлеще скоморохов будет! Свистни-ка ребятушек, пусть потешатся.
– Чего тут забавиться-то? – буркнул Павел. – Ну, не хотят греха, так ладно, так и быть – перережу им глотки. Рассветет скоро, уходить пора…
– Успеем, – махнул рукой атаман, которому загорелось посмотреть.
– Смотри, Онцифир, как бы беды не было, – покачал головой мужик со шрамом, но послушно пошел.
– А может, мы перед смертью спляшем? – поинтересовался князь, глядя на атамана. – Есть у меня плясун – всех за пояс заткнет! Спляшешь, Гриня?
