Первый звонок – еще не похоронный набат планам, но все же сигнальчик о необходимости «урезать осетра», — поступил из Турции. Инёню категорически отказался повторно пропускать бомбардировщики через свою территорию (не говоря уж о флоте через проливы), заявив, что помочь оказать давление на атаковавший Финляндию СССР, это завсегда пожалуйста, а вот участвовать в большой войне, на это он согласия не давал.
В Париже и Лондоне на это пожали плечами – мол, дело хозяйское, была бы честь предложена, — и четвертого марта, в пять часов утра (правда, вполне с объявлением войны), сконцентрированные для атаки Кавказа войска вступили в Турцию, двигаясь на Элязыг и Искандерун. На сей раз воздушное превосходство было за союзниками, чьи бомбардировщики и штурмовики были надежно прикрыты истребительной авиацией, и даже героический пример приемной дочери Кемаля Ататюрка, Сабихи Гёкчен, лично сбившей в первый день войны три самолета франко-британских воздушных сил, не смог ничего изменить. За два дня войны из шестисот шестидесяти самолетов ВВС Турции боеспособными осталось всего двести два, причем большая их часть была уничтожена на аэродромах.
Сконцентрированные на границе с СССР (а ну как Сталин решит, что Инёню просто запамятовал войну объявлять, и предпримет контратаку?) и для защиты Босфора и Дарданелл войска Турецкой Республики никак не успевали развернуться для противостояния наступающим – при постоянных авианалетах на пути сообщения-то, немудрено, — так что движение на Анкару выходило легкой прогулкой.
Казалось, ну что страшного? Ну потопила турецкая субмарина «Саладирай» легкий крейсер «Ковентри», так старичку давно на слом пора было. А так, через недельку (максимум) турки сдадутся и можно будет со спокойной душой заняться СССР по ранее разработанным планам. А то что болгары, югославы и румыны объявили о начале мобилизации, так и пускай. Боятся – значит уважают. Ну шалят у берегов Шотландии несколько русских подводных лодок – так за ними из портов уже выдвигаются охотники. Все развивается вполне хорошо.
И вот тут Гитлер поступил, с точки зрения союзников, просто по-свински. Вместо того, чтобы выделить в эскорт для балтийского каравана еще несколько судов и продолжить концентрацию сил на восточных рубежах, он выступил с резкой речью, осуждающей агрессоров, их вторжение в Турцию и (о, подлец!) заявил о недопустимости присутствия в Балтийском море крупных военных соединений стран небалтийского региона. Причем немедленно послал минзаги блокировать Каттегат, а к вечеру все того же четвертого марта попросту объявил Англии и Франции войну.
Погода над Балтийским морем, к счастью для конвоя, стояла скверная – волнение до пяти баллов и низкая облачность, так что опасаться немецкой авиации пока не приходилось. Подводный флот Рейха при такой волне тоже вряд ли мог что-то сделать, тем более, что в большинстве своем находился или на базах, или, что удивило союзников несказанно, в Атлантическом океане (топить франко-британские транспорты немцы начали уже в ночь на пятое марта). Однако надводный флот Германии никто не отменял.
Седьмого марта, в 11 ч. 12 м., находящийся в дозоре легкий крейсер «Саутгемптон» заметил множественные дымы на зюйде, а еще через полчаса смог разглядеть и стремительно приближающуюся эскадру в 9 вымпелов. Это были линкоры «Шарнхорст», «Гнейзенау», тяжелые крейсера «Дойчланд», «Адмирал граф Шпее», «Блюхер», легкие крейсера «Эмден», «Карлсруэ», «Лейпциг» и «Нюрнберг».
На немецких кораблях также заметили «Саутгемптон», пустившийся наутек, и поспешили за ним. В 12 ч. 50 м. «Эмден» обнаружил конвой и радировал об этом и своей группе, и шедшей на пятьсот миль восточнее второй группе в составе: легкие крейсера «Кёльн», «Кёнигсберг», тяжелые крейсера «Адмирал Шеер», «Адмирал Хиппер», броненосцы «Шлезиен» и «Шлезвиг-Гольштейн» и эсминцы 4-й флотилии эскадренных миноносцев «Вольфганг Ценкер» (Z-9), «Ганс Лоди» (Z-10), «Бернд фон Арним» (Z-11), «Эрих Гизе» (Z-12), «Эрих Кёлнер» (Z-13).
Командующий конвоем, адмирал Альфред Харпер (неплохо изучивший битву при Скагерраке, и даже опубликовавший на эту тему книгу «Загадка Ютландии», а оттого представлявший себе трудности ведения военных действий в «узких» морях и проливах) решил, что основной его задачей является доставка транспортов по месту назначения, а не драка со всякими встречными-поперечными, да и вообще, война – дело ненадежное, на ней и убить могут, а потому отдал приказ взять курс на уклонение от встречи, попутно принимая ордер, при котором боевые корабли будут расположены между немцами и транспортными судами. Авианосцы же и вовсе поставил севернее некуда – при таком волнении ни один самолет не смог бы с них взлететь.
Шансы уклониться от боя у него были не такие уж плохие – погода портилась, тучи намекали на скорый снегопад, между тучами и морем, в сгущающейся туманной дымке, гордо реяли буревестники.
И действительно, несмотря на сокращающуюся дистанцию между эскадрами, стороны теряли друг друга пять раз. Лишь к 17 ч. 02 м. передовой корабль германских сил, «Гнейзенау», оказался на дистанции ведения огня и дал первый залп из носовых орудий. В 17 ч. 15 м. к его бою присоединился «Нюрнберг», а в 18 ч. 32 м. заговорили пушки последнего в строю корабля – «Дойчланда».
В стремительно сгущающихся сумерках эскадры начали обмениваться «пламенными приветами» всех калибров, однако весь успех немцев состоял в двух попаданиях в «Нельсон», трех в «Глуар» и одного в «Эребус». Британцам удалось добиться четырех попаданий в «Дойчланд» и по одному в «Гнейзенау», «Блюхер» и «Карлсруэ». Лучших результатов невысоким стреляющим сторонам не позволило достичь волнение на море.
В наступившей затем темноте эскадра прикрытия поспешила скрыться с места встречи. Конвой транспортов, авианосцы и эсминцы сделали это еще раньше. Пока найти франко-британцев бросившимся в погоню немцам не удалось.
— Не так все это, неправильно… — постоянно бормотал Карл, массируя виски. Голова с каждым днем войны болела все сильнее и сильнее. И от каждой новости, как об этом бое эскадр, боль усиливалась многократно. «Надо, что ли, на палубу выйти, подышать, может отпустит хоть каплю», подумал он, и неторопливо двинулся в сторону люков. Именно в этот момент раздался стрекот зенитного пулемета, и грохот разорвавшихся бомб. Лодку тряхнуло.
Северное море, борт К-1
08 марта 1940 г., полдень
Капитан-лейтенант Леликов прильнул к окулярам перископа и злорадно ухмыльнулся. Корабль, винты которого час назад засек акустик, шел под британским флагом.
— Странные у него шумы какие-то, — пожаловался акустик. — Сдвоенные словно. Или у меня что барахлит?
— А ты проверь свое хозяйство, проверь… — посоветовал каплей, не отрываясь от окуляров. — Однако, товарищи, малый вперед, курс тридцать.
Махина британского корабля приближалась.
«Рудовоз, — определил для себя Леликов, — Жирный кусок в пасть лезет, тонн на двадцать тысяч. Может за него медаль какую дадут? Или собственную лодку под командование?»
Своей лодки у Леликова еще не было ни разу – К-1 доверили на Северный флот перегнать, попутно проведя последние ходовые испытания – и то сахар. Обладая честолюбием и здравым карьеризмом, очень хотел каплей стать на борту лодки – да хоть и М-класса, — первым после Партии. И обидно было Александру едва ли не до слез, что эту красавицу, новейший тип и вообще, единственную пока в своем роде субмарину, придется оставить незнамо кому, а самому добираться до Ленинграда на поезде, вместе с заводскими специалистами.
