— У-у-у, братцы, пополнение прибыло. Зверь! Теперь точно англичан и французов разобьем!
— Господа, есть предложение назначить новичка пулеметчиком.
— Что, пулеметчиком? Такой богатырь целую горную пушку утащит без проблем!
— Все б вам зубы скалить, козлы горные, — прервал бурю эмоций оберфельдфебель Рольф Фишер, выразительно нахмурив косматые брови. — Пока мы его русским вернуть не сможем, он считается полноценным бойцом Вермахта, и спрос с него будет такой же, что и с вас.
— Что, и по физподготовке тоже? — изумился фельдфебель Шварц и с озабоченным выражением лица потрогал лоб товарища ладонью. — Так и есть, горячечный бред.
— Физподготовка это дело наживное, а вот форма у бойца должна быть в порядке! — отрезал оберфельдфебель. — Всё в человеке должно быть прекрасно, особенно подворотничок, состояние вверенной амуниции и строевой шаг. Взвод, слушай мою команду! Привести кандидата в егеря Гудериана в надлежащий вид и рассказать смысл основных команд! Срок исполнения — до обеда. Потому что после обеда у нас ревизия того, что мы забыли в казармах, с последующей загрузкой забытого в гужевой транспорт. Приступать.
— Яволь! — с хохотом отозвались несколько бойцов.
Несмотря на грозный внешний вид, характеризуемый лучше всего словосочетанием «русский медведь» (то, что медведь был вполне немецким, на ассоциацию отчего-то ни у кого и никогда не влияло), Фишер был человеком добрейшей души, что подчиненные давно знали. Противоречить, или, не дай бог, не выполнить его распоряжение, правда, давно уже никто не пытался, поскольку от расстройства тот мог и стукнуть несильно… по его меркам, однако ж и заботился о егерях своего взвода он словно отец родной. Так что грозный рык «Папаши Браунбёра», от которого так оробел Генка, никого не обманул. С шуточками, прибаутками и применением всех известных русских слов парню помогли подогнать форму по фигуре, подтянуть всё что надо и подшить то, что необходимо. К обеду совместными усилиями Кудрин выглядел как эталон бойца дивизии «Эдельвейс», только шибко уж некрупный.
Как и обещал Фишер, после сытного обеда и до самого ужина весь батальон занимался тем, что таскал круглое и катал квадратное — сколь ни маленьким было такое подразделение, как батальон, имущества даже у него оказалось неожиданно много, и все его при смене места дислокации следовало либо сломать, либо потерять. Исключительно для того, чтобы добрейший герр Зюсс мог проявить чудеса изворотливости, его списывая.
Выдвижение на Чельтек начали утром следующего дня, сразу после завтрака. Двигались не особо спешно, поскольку дороги были забиты движущимися туда же турецкими и начавшими прибывать румынскими солдатами из 16-й пехотной дивизии. Кроме того, фраза про отсутствие дорог и наличие направлений, как выяснилось, применима не только к СССР, но и к Турции, причем ничуть не в меньшей степени.
В место назначения егеря прибыли уже затемно.
Чельтек, временный штаб округа.
16 марта 1940 года, 08 часов 10 минут.
— С сожалением сообщаю вам, господа, о полном разгроме наших войск под Анкарой, — произнес полковник Февси, исполняющий обязанности начальника военного округа. — Вчера, в одиннадцать часов ночи, остатки Стамбульского резервного корпуса, 202-го тяжелого артиллерийского полка 12-й, 17-й пехотной и Люлебургазской мотомеханизированной дивизий капитулировали под Кулу. Противнику открыта дорога на столицу.
Большая часть присутствующих на совещании офицеров — и турецких, и румынских, и немецких — была уже в курсе сего прискорбного события. Однако надежда, в данном случае — надежда на ошибку штабистов и связистов, умирает последней, причем страшной и мучительной смертью.
Некоторое время в кабинете стояла мертвая тишина.
— Но, господа, надо что-то делать, — наконец высказался локотенант супрем Флорин Матей.
Спорить с румынским старлеем никто не стал, потому как, с одной стороны, делать что-то и впрямь надо, а с другой — совершенно непонятно, что.
— Наше выдвижение под Анкару теряет всякий смысл, — негромко заметил майор Шранк. — Имеющиеся у нас силы не тянут даже на полноценную дивизию. При всем моем уважении к личным достоинствам полковника Февси, его резервистов разгонят в первом же бою. Нет тяжелых вооружений, личный состав не обучен… Нет, господа, я не сомневаюсь в личном мужестве турецкого ополчения, но этого для победы в современной войне недостаточно. Тяжелое вооружение Шестнадцатой пехотной дивизии, как и большая часть личного состава, также еще не прибыли. С учетом полного контроля Новой Антантой Анатолийского плоскогорья, доставка сил союзников по морю будет чересчур опасна. Транспортные корабли уязвимы к авианалетам, а советский Черноморский флот и флот Республики Турция не в состоянии прикрыть большие массы транспортов зенитным огнем. Вывод однозначен — необходимо налаживать оборону перевалов.
— Мы сможем прикрыть высадку как румын, так и советских танков, — пренебрежительно произнес незнакомый Шранку майор в форме турецких авиаторов.
Сидевший рядом с ним капитан в форме ВВС Югославии согласно кивнул:
— Сейчас на ближневосточный ТВД перебрасываются большие массы авиации. Нет никаких сомнений в том, что воздушное господство франко-английской авиации будет утрачено в ближайшие дни.
— Вы, господа, как хотите, а у меня приказ занять один конкретно взятый перевал, — майор Шранк нахмурился. Труса праздновать не хотелось, а лезть в наступление было безумием. — Его я исполню. И удерживать перевал буду до последнего солдата. Насчет всего остального — увольте. Самоубийц выпускают из других учебных заведений.
Французская авиабаза «Раяк» (Сирия).
16 марта 1940 года, 08 часов 15 минут.
— Стойте! Да держите же вы его! Гастингс, успокойтесь! Дайте ему в морду, господа! Да что такое?!! Дайте еще раз!
Подполковник Джонсен вырвал из рук капитана и револьвер, и телеграмму.
— Что вы задумали, молодой человек? Какое вы имеете право, во время войны!..
— Прочтите! — выкрикнул его визави.
Подполковник поднес бумагу к глазам и смертельно побледнел.
Дорогой сын.
Никогда не думал, что ты, выбрав карьеру военного, станешь героем потопления судна с детьми из советского интерната, о чем нынче голосят все мировые радиостанции. Я в тебе крайне разочарован.
Искренне любящий тебя, твой отец.
— Всем покинуть помещение, кроме Гастингса!
Джонсен прикрыл глаза.
— Вы же не были виноваты… вы не знали… — прошептал он, возвращая револьвер, и вышел. Миг спустя в комнате раздался выстрел.
Лондон, Воксхолл-кросс, 85.
16 марта 1940 года, 12 часов 00 минут.
«Бомммм… Бомммм…», — начали отбивать полдень старые напольные часы, свидетели блистательного правления королевы Виктории.
