Маввей благоговейно вздохнул. Господин благородный Штурман сделал свое дело. Он разворотил башню так, что от нее остался небольшой скошенный пенек, но, разворотив ее, он, видно, сделал больше, чем ему было положено Кархой на сегодня, и теперь, обессиленный, шел, почти волочился, поддерживаемый с двух сторон. Лицо его было бледно, бескровные руки судорожно сжимались и разжимались, не находя, во что вцепиться. Вымазанная пылью и кровью одежда колдуна делала его похожим на злого горного духа, упущением Божьих Помощников попавшего на белый свет.
Но не это было самым страшным.
Господин благородный Штурман ничего не видел и ничего не понимал, но он продолжал оставаться центром разрушительных сил, бушевавших во дворе замка. Невидящие глаза колдуна вращались в орбитах, и, подчиняясь этому безумному взгляду, по двору замка летали обломки башен, стражники, бочки… Волшебство, начатое в подземелье, продолжалось!
Голова колдуна бессильно качнулась налево, и ряд бочек со смолой, приготовленной, чтобы поливать осаждающих, разлетелись, словно мухи, вспугнутые тенью птицы. Голова качнулась в обратную сторону, и по земле с треском, заглушившим грохот осыпающихся камней, протянулась толстая, со ствол дерева, вмятина. Она стремительно приближалась к Хэсту. Очнувшись от удивления, он отпрыгнул в сторону, пропуская колдовское наваждение, — и вовремя. Взгляд колдуна миновал его и наткнулся на каменную стену. — Она вспучилась. Трещина взбежала по ней почти до самого верха, и камни с грохотом посыпались вниз.
— Берегись взгляда! — заорал Сергей, отпуская Мартина и хватая обеими руками разрядник. Мак-Кафли не удержал штурмана, и тот, падая, взглядом распорол бок у башни. — Берегись! Расплющит!
Капитан уже и сам понял, что к чему. Он ловко перевернул Мартина на живот, и в ту же секунду двор пересекла еще одна траншея, процарапанная взглядом штурмана. Но теперь он уже лежал лицом к земле. Во дворе стало спокойнее. Бочки одна за другой впечатывались в каменные плиты двора, растекаясь там черными кляксами.
Но и это был еще не конец.
Земля рядом с головой колдуна плыла, словно глина в руках гончара. Она расступалась под напором невиданной силы, с глухим скрежетом продавливаясь вниз бездонным колодцем. Это зрелище заставило Маввея забыть обо всем, даже о беспомощном враге в нескольких шагах от него. Впервые за все время их знакомства он испытал настоящий страх перед силой этих людей.
— Остановите же его! — отчаянно закричал он, видя, как земля около головы колдуна мнется и продавливается внутрь.
Он не думал, что его услышат, но колдуны они и есть колдуны. Господин благородный Капитан Мак-Кафли — бесплотный дух, облекшийся плотью, — повернулся на его крик.
— Трульд! Трульд уходит! Не дайте ему уйти!
Маввей хотел повернуться, но страх и любопытство не дали ему сделать это. За спиной капитана выросла перепачканная соломой и коровьим дерьмом фигура господина благородного Инженера. В руках колдун держал разрядник. Знавший возможности этого оружия, Хэст понял, что сию минуту все закончится.
— В сторону, капитан!
Мак-Кафли отпрыгнул. Разрядник коротко зашипел, и действительно, все кончилось. Мартин застыл. Земля под ним больше не стонала и не шла трещинами. Несколько мгновений рыцарь наслаждался тишиной, потом с хрустом раздвинул плечи.
Вот теперь и пришло время брайхкамера. Маввей нашел его взглядом и неспешно зашагал к нему, наслаждаясь своей силой и той силой, которая стояла у него за плечами. Ему и в голову не пришло, что, пока он пересекает двор, воины Трульда могут истыкать его стрелами, но и тем это тоже не пришло в голову. Теперь Маввей находился под покровительством могучих чародеев. После того, что произошло во дворе замка, кто был жив, либо прятался, либо честно стоял— на стенах, ожидая штурма. Они были хорошими воинами, но умели воевать только с людьми. С колдунами воевать они не хотели.
Хэст настиг своего врага безо всякого труда. Он обошел его и встал впереди.
Им не о чем было разговаривать. Все было ясно наперед. Они спокойно смотрели друг на друга, точно зная, что сейчас должно произойти. Маввей покачивал мечом, умащивая его в руке, а Трульд кривил лицо и поглаживал пальцами сломанную ногу. Вокруг них было тихо. Никто не смел вмешиваться в распрю двух рыцарей. Лучники стояли на стенах, не решаясь даже пошевелиться.
Отдаваясь эхом от стен, в наступившей тишине дробно простучали шаги. Маввей услышал их и не обернулся. Зачем? Он узнал бы их из тысяч.
Мэй остановилась у него за спиной, не решаясь заговорить первой.
— Что хочешь, сестричка? — спросил Маввей. Он не хотел ее обидеть, но перед глазами у него был Трульд, и вопрос все-таки вышел оскорбительным. Она не смутилась. Ответ поставил ее выше оскорбления.
— Смерти, — спокойно сказала она.
Он обернулся на голос и не узнал Мэй. Перед ним стояла не девочка, которую он знал по замку, а молодая женщина в ярком свадебном платье. Он посмотрел ей в глаза, но взгляд не перехватил. Она смотрела не на него. Полный любви и сострадания взгляд был устремлен на его врага.
— Я должен убить его! — глухо сказал Хэст, чувствуя, как уходят куда-то и радость и злоба, как становится пустой душа.
— Не «его», а моего мужа, отца моего будущего ребенка и твоего племянника, — поправила она брата. — Тогда убей и меня вместе с ним.
— Он похитил тебя!
Она не ответила. Точнее, ответила, но не так, как думал Хэст. Она просто отодвинула его, словно ненужный предмет, и склонилась над раненым Трульдом. Маввей понял, что проиграл. С треском и безоговорочно. Никогда еще победа не превращалась в поражение так быстро и так основательно. Он продолжал раскачивать меч, нагнетая в руку кровь для удара, но уже знал, что не ударит. Он видел, что ни она, ни он не уклонились бы от удара, но… Он мог убить всех, но это ничего бы не поправило. Старый Трульдов колдун был прав. С этим нельзя было бороться.
От этого можно было только бежать. Несколько мгновений он чувствовал себя продырявленной бочкой, из которой по каплям уходит вино, но и это кончилось.
Сгорбившись, он пошел к колдунам.
Им было не до него. Все трое живых обступили одного полумертвого. С тупым удивлением Хэст смотрел на колдунов, даже не стараясь понять, чем они там заняты. Все, что происходило вокруг, было для него сейчас настолько далеким от его переживаний, настолько малозначащим в сравнении с горем, обрушившимся на него, что он не мог чувствовать сострадания ни к кому, кроме себя. Он чувствовал себя оплеванным и никому не нужным. Да, конечно, он стал победителем. Но победителем чего? Где же знаки победы? Враг его был жив, сестра отреклась от него… Впору было расплакаться, но он не знал, как это сделать.
В приступе отчаяния он, размахнувшись, выбросил меч и уселся на землю. «Новгородцы» ни о чем не спрашивали его, и он сидел подле них словно обиженный ребенок, до которого никому из взрослых не было никакого дела. На его глазах Мэй хлопотала около его врага и родственника. Появились люди с носилками, несколько Проникателей словно невзначай встали недалеко от него. Ногу Трульда, уже обмотанную чистыми тряпками, уложили на подушки.
