— Быть того не может. Ты меня уважаешь?
— Уважаю!
— И я тебя уважаю. Значит мы с тобой уважаемые люди. А уважаемые люди дураками быть не могут!
Гаврила попытался понять, что такое говорит хазарин, но нить понимания ускользала. В голове приятно плескалось вино, и он только нашелся.
— Не зря ходил… Набрался мудрости…
Исин поднялся.
— А ну пошли.
Избор поставил свою кружку и обеспокоено спросил.
— Вы чего это?… Драться хотите? Силой мериться?
Гаврила начал подниматься с места, и хазарин, дождавшись, когда тот встанет и потянется за мечом, объяснил:
— Умом. Пусть уж он их послушает, а что поймет — нам разъяснит. Тогда и решим кто умнее.
Хозяин преградил им дорогу, но Гаврила сказал.
— Мешать твоим гостям не станем. Потремся около них, может, умнее станем.
Хозяин нехотя, словно что-то предчувствовал, отдвинулся, и богатыри прошли мимо.
В дверях Гаврила на секунду задержался, проверяя, как падает свет, и только после этого вошел внутрь. Тут было на что поглядеть.
Первым, что тут бросалось в глаза — седые бороды, в тумане которых сверкали лысины и зубы. Однако тут сидели не только бородатые старцы, но и мужички обычного вида и даже несколько женщин.
Волхвов тут было припасено не на одно княжество. Богатырь посмотрел на столы, на кувшины и блюда и все понял. Волхвы гуляли. Те два дня, что на дорогах княжества бесчинствовало расколотое давеча Исином чудовище, волхвы провели в этой корчме. Гуляли они с удобствами, обстоятельно. На столах чего только не стояло — и жареное, и пареное, и вареное, и мясное, и рыбное и еще что-то, чему он не знал названий. «Нет такой еды под солнцем… Всем скопом, наверное, колдовали» — подумал Масленников, ощущая легкую зависть и, одновременно, превосходство. Воздух шумел разговорами, полными высокой мудрости. Если обычные люди после нескольких кувшинов вина начинали меряться силой, то волхвам, обделенным этой Божественной благодатью, приходилось меряться умом. Происходило это уже давно, и волхвы забрались в такие дебри, что действительно обычному человеку ничего понятно не было.
Они спокойно стояли, а волхвы уже ни на что не обращая внимания, препирались друг с другом.
— Да ты, сам-то когда в Темный Мир заглядывал? — кричала красивая женщина, обращаясь к другому концу стола. — Ты все звезды зришь, а нечистью и не интересуешься…
— Права Вигда! Ой, права! — крикнул другой волхв, что стоял у нее за спиной. Его усы грозно топорщились и Исину показалось, что еще чуть-чуть и он вцепится в кого-нибудь.
— Предков надо почитать! Предки за этим в оба глаза смотрели, а сейчас, когда за ней присмотру не стало она силу брать начала. Сейчас что? Сейчас никто и не скажет, как она двигается.
— А ты знаешь?
За плечами волхва нависало еще две бороды, покороче — видно ученики.
— Мы знаем.
— Ну и как? — ехидно спросил кто-то.
— А вот так: ходила, ползала, бегала, прыгала и летала!
По лицам волхвов пробежали улыбки — слишком уж просто тут все было, но они знали, что не знающий простого не сможет понять сложного и поэтому возразить решился только один.
— И все? А вот Челеб пишет, что она еще и является… Это как понимать?
— Что там этот твой Челеб пишет не знаю, а являться она не может… Да и как это — являться?
— Неожиданно. Раз — и явилась!
Те, с кем он спорил, засмеялись. Уж они-то точно знали, что и как в таких случаях происходит.
— Нет. Так не бывает. Ну, может только, если подползет незаметно, а так… Откуда же у нее силы являться?
— Ну да? А почему тогда так быстро пропадает, когда заклинание скажешь? Не бежит, не летит, а пропадает? А? Знаете?
Он спросил это с таким задором, что Гаврила прямо почувствовал, что он вот-вот сложит пальцы в дулю и покажет ее свои противникам.
— Знаем! Да не скажем.
Мудрецы переглянулись.
— Это почему?
— А из вредности…
Ответить на это любопытному волхву было нечем. То есть Гаврила-то знал, как и чем ответить, но любопытствующий волхв был тонок в кости, безоружен, и наверняка от этого и думал иначе, чем богатырь.
Масленников отвернулся от него и прислушался к разговору трех волхвов, что стояли левее.
— У варяжских волхвов еще ничего, — говорил самый старый из них глухим от долгого молчания голосом. — Там нечистой силе можно жить. У северян кровь холодная. Коли нужен ему бес, так он перстень потрет и его вызовет, тот его волю сполнит, и опять свободен… А у саркинозов…
— Да-а-а, — подхватил другой, не менее древний. — У саркинозов другой обычай. Если саркиноз беса поймает, то норовит его обязательно куда-нибудь укупорить. В горшок, какой или лучше того в светильник. Что бы, значит, всегда под рукой был…
— Горшок — понятно — сказал третий. — Ну а светильник-то?
Те двое, что говорили, переглянулись и хихикнули, а потом второй объяснил.
— Все просто, Бухтиган. Они там сладострастники все. Как только ночь, так они сразу за светильник, и бесов своих выпускают, что бы, значит, те им чужих жен да девственниц таскали.
— Устроились, — с пониманием ответил третий и, как бы между прочим, поинтересовался. — И что, таскают?
— А то. Нечистая сила — сила подневольная. Куда же ей деваться?
С другой стороны — там шел свой разговор — кто-то пробубнил, разжевав слова вместе с куском мяса:
— Но ведь есть случаи, когда от нее человеку польза? Есть! То золота мешок принесет, то еще чего-нибудь полезное.
— Это польза мнимая, черная, — ответили ему. — От нее пользы никакой, только вред один.
Говоривший оглянулся и увидел насмешливый взгляд соседа — курчавого и смуглого мужика, больше похожего на пешего ратника, чем на мудреца и спросил.
— А ты чего молчишь?
— А что с вами дураками разговаривать? — спокойно и громко ответил тот. Спрашивающий присмотрелся к его одежде и сделав охранительный знак рукой шагнул назад.
— Ты из каких? Неужто из черных?
Тот сморщил лицо, закчал головй, словно до смерти ему уже надоело говорить прописные истины
— Черные, белые… — сквозь зубы процедил он. — Нет у знания и власти ни черного цвета, ни белого. Оно всегда золотое.
Он отошел от них, обошел Исина и вышел из комнаты.
Гавриле вдруг стало горько. Это было бедой всего мира. И на Руси и у ромеев и у саркинозов все было одинаково — умники, вместо того, что бы бороться со злом обсуждали его природу, выясняли, как это зло можно было обратить на пользу себе или, если не получится, то хотя бы своему князю.
