— Ищут, — одобрительно сказал Гаврила, глядя как ковер, словно жирная гусеница переползает с ветки на ветку.
— Кто нас только теперь не ищет… Эти-то кто?
— Да уж не голубевцы… Зятьев так не ищут.
— А может волхвы кучей собрались? — усмехнулся Избор — Вы их давеча, мало что не покалечили… Могли и озлиться.
Гаврила усмехнулся, вспомнив колдуна Мурю и Гы.
— Вот если б один, да в ступе…
Исин, прислушиваясь к разговору, произнес:
— Прятались, прятались, а вон как… Подсказывает им кто-то, что ли?
— Просто они ищут нас лучше, чем мы прячемся… — рассудительно объяснил Гаврила. — Вообще-то это не страшно.
Он сложил кулак в трубку и посмотрел сквозь дырку на небо.
— Хорошо летят. Высоко. Кого не убью, те сами разобьются.
— Не задирайся… Сам ведь знаешь им ведь только этого и нужно… Стоит одних уронить, как тут же другое воронье слетится…
Ковер медленно плыл немного выше берез. Глядя на них, Гаврила почувствовал, как маги остроголовых посылая этих людей просто тычут пальцем в огромный стог сена, что называется Русь.
Когда остроголовые растворились на границе голубого и зеленого они двинулись дальше. Постепенно неприятный зуд, что Избор ощущал в себе, стал слабее. Они словно удалялись прочь от неведомой опасности, и ощущение недоброго взгляда в спину постепенно заслонялось мирными картинами — полянками, длинными рядами малиновых кустов и запахом мирного сельского дыма, не настоянного на чьей-то беде.
Солнце поднималось все выше и выше. Тени обретали густоту, а лес — прозрачность. Он словно открывался перед ними, показывая, что ничего не прячет в себе…
И в один момент все кончилось.
Воевода почувствовал какое-то движение вокруг себя, и с этим движением в душу вошло странное чувство.
Он внезапно стал частью этого леса и ощутил ужас, пролетевший рядом и холодом дохнувший в затылок. Лес почувствовал страх, и каждый лист в нем вздрогнул и поднялся словно шерсть. Конь под ним тоже ощутил то чужое, что возникло в лесу, только на его долю страха пришлось поболее, чем на долю воеводы. Конские уши напряглись, заплясали, отгоняя невидимых мух. Избор сжал его бока ногами, но жеребец встрепенулся и повинуясь незримому и неслышному приказу бросился вперед. Избор, готовый к чему-то такому, сумел усидеть в седле. Краем глаза он успел заметить, что Гаврила, перелетев через голову, висит на поводу, пытаясь остановить взбесившегося жеребца. Где-то за спиной раздался топот копыт и тонкий вскрик хазарина
Мимо него мелькали деревья. Сосредоточившись на том, что бы подчинить себе коня, он не знал, что случилось с друзьями. Какое-то время он слышал ругань Гаврилы и болезненные вскрики, но его конь понес куда-то совсем в другую сторону и голос богатыря затерялся в лесу.
Избор не боялся потеряться — если будут целы руки-ноги, то они соберутся. Главное было уцелеть в том, что творилось прямо сейчас, в эти минуты.
Конь мчался не разбирая дороги, а если и разбирал ее, то выбирал места, где было побольше веток и сучьев. Они хлестали по рукам, по лицу, но он терпел, боясь отпустить повод. Хоть конь и не слушался его, но оставлять все произвол судьбы он не хотел — мало ли, что у нее на уме. А пока в нем теплилась надежда, что конское безумие хоть когда-то да прекратится и тогда ему удастся усмирить коня.
Избор, что есть силы, тянул повод к себе, но в коня словно вселился злой дух. Хлопья пены срывались с удил и летели в лицо человека. Оставалось ждать, когда силы коня иссякнут и он остановится.
Хруст под ним заставлял его с силой вдохнуть воздух. Ему хотелось ощутить запах раздавленной и измятой травы, но конь несся так быстро, что запах оставался позади, зато воздух стал влажнее.
Ветер, непрестанно бивший в лицо, нес в себе запах большой воды. Деревья перед ним стали реже, они уже не казались сплошной стеной, но вместо того, что бы обрадоваться этому Избор ощутил беспокойство. Проломив полосу кустарника, конь вырвался из леса. Всадник привстал посмотреть, что ждет его впереди, и прямо перед собой увидел… небо. Спустя мгновение он сообразил, что никакое это не небо, а река или озеро. Там где оно начиналось, зеленый цвет лесной травы переходил в спокойную голубизну воды. Беспокойство стало страхом. Землю и воду не разделяла ни желтая полоска песка, ни заросли осоки.
— «Обрыв!» — мелькнуло в голове Избора.
В любом живом существе Род оставил хоть каплю разума. Любая тварь, кроме, может быть совсем маленьких, вроде надоедливой мошкары, что сама лезет в огонь, имеет понимание ценности своей жизни. Среди всех тварей, что создал Род, лошади, были не глупее многих, и уж в их-то головах страх за собственную жизнь должен был найти место. Но это оказался не тот случай.
Колдовство, а теперь Избор не сомневался, что без него тут не обошлось, заставило коней потерять голову и забыть страх перед смертью. На его счастье, на пути через лес им просто не встретилось достаточно толстое дерево. Попадись оно им, конь вряд ли свернул бы, а просто втемяшился в него бы и все…
Не сбавляя скорости, конь несся к обрыву. Чувствуя чем это может кончится Избор что было силы натянул поводья. Он откинулся назад, задирая конскую голову вверх, но конь уже не выбирал дорогу глазами. Ему все равно было где и как мчаться. С вывернутой шеей он продолжил свой гибельный бег. На счастье Избора уздечка треснула, и он, потеряв равновесие, свалился с коня.
Земля приняла его ласково — не убила.
Удар только обездвижил его. Боль пронеслась по нему быстро и безжалостно, как отряд всадников. Она сжала внутренности, не позволяя не только пошевелиться, но даже и вдохнуть хотя бы глоток воздуха. Перебарывая ее, воевода захрипел, пытаясь перевернуться, но тело, занятое борьбой с болью не слушалось. Сквозь круги, что сверкали перед глазами, он увидел ковчежец. Шкатулка, выпавшая из-за пазухи, лежала у него под носом, блестя открытой крышкой, а рядом с ней полу засыпанный землей блестел талисман.
Что-то внутри него заставило воеводу сделать невозможное — сломав боль он неуклюжим движением сунул «Паучью лапку» назад в ковчежец и обессилевший привалился к дереву. Боль не отняла у него разум. Он понимал, что случилось. Талисман оказался вне шкатулки. На минуту, на секунду, на мгновение, но он был под открытым небом.
По укоренившейся уже привычке он посмотрел вверх, отслеживая остроголовых, но вместо них увидел как его обезумевший конь, в последний раз, оттолкнувшись от земли, взлетел в воздух. Он не понимал что делает. Уже в полете, он попытался оттолкнуться от пустоты, что разверзлась под ногами, и продолжил свой путь, но положенные Богами законы можно нарушать только Богам. Взбрыкнув ногами, конь пропал из виду.
Избор вскочил на ноги, но острая боль в животе усадила его на корточки. Боком, словно подбитая ворона он сумел доползти до обрыва и заглянул вниз.
Коню повезло меньше, чем ему самому. В этом месте озеро хоть и выстелило близкое дно мягким песком, но красоты ради оставило в нем несколько гранитных валунов. Конь напоролся на них и теперь превратился в кучу мяса, в корм для рыб. Вода вокруг валунов клубилась розовым дымком, в котором уже сновали мелкие рыбешки, свернутая на бок голова разглядывала дно.
