— Как?
Он пожал плечами, стараясь убедить ее, что это пустяк. — Продал свою лошадь. Я не любитель ездить верхом, так что легко обойдусь без этой клячи. Но учти, я, может, и приму тех трех, которых пытался подарить мне герцог, — только для того, чтобы добраться до дома, конечно.
Непонятно почему, но Кимберли растрогалась чуть ли не до слез. Лахлану вовсе не обязательно было это делать! Он мог подождать, пока у него появятся деньги. Кимберли поняла бы и не обиделась — она же знала его положение. То, что он, несмотря ни на что, все-таки купил ей кольцо и подарил до свадьбы, как того требует традиция, сделало подарок еще более трогательным. Для Кимберли это кольцо будет дороже всех ее драгоценностей.
Но, чтобы не расплакаться и не выглядеть полной дурой, Кимберли ухватилась за его слова относительно подарка герцога:
— Я уже это сделала.
— Что ты сделала?
— Приняла его подарок, — спокойно ответила она. — Это прекрасное финансовое вложение. Я в таких вещах разбираюсь.
— Да что ты? — проговорил он довольно скептически, но потом, заметив ее самодовольный вид, добавил:
— Угу, может и разбираешься. Откровенно говоря, я рад это слышать, милочка. Макгрегорам в этом не слишком везло. По-моему, удаче пора повернуться к нам лицом.
Глава 43
В конце следующего дня Кимберли была у миссис Кэнтерби.
Одно из ее новых платьев идеально подходило для венчания. Она не сомневалась, что портниха с этим прицелом его и шила. Оставалось только немного его переделать и украсить в соответствии с важностью события — именно над этим миссис Кэнтерби и работала всю последнюю неделю. Кимберли пришла к ней для последней примерки. Подвенечный наряд, как и все произведения миссис Кэнтерби, отличался безупречным вкусом и элегантностью.
До свадьбы оставалось всего несколько часов (она уже считала минуты!). Тут ее и нашла одна из служанок. Это была молоденькая девочка, обслуживавшая верхние комнаты. Почему-то она пожелала поговорить с Кимберли без свидетелей. Когда та вышла в коридор, девушка шепотом сообщила ей:
— Я убираюсь в комнате вашего отца и бываю очень рада, когда он не… Ну, он сегодня там, но меня не впускает и даже не отзывается, когда я стучу. Но я же знаю, что он там, потому что слышу, как он плачет за дверью.
— Плачет?
— Да, мэм.
— Плачет?!
— Да, мэм, — повторила девушка, кивая, словно это должно было рассеять все сомнения Кимберли.
Но, конечно, не рассеяло. Кимберли не поверила служанке — надо самой увидеть и услышать. Какая чушь! Скорее всего в спальню отца случайно попала кошка и теперь просится, чтобы ее выпустили. Отца наверняка в комнате вообще нет. А эта девица не чувствует разницы между мяуканьем кошки и плачем. Она вздохнула.
— Хорошо. Как только переоденусь, пойду и посмотрю, в чем дело, — пообещала она. — Спасибо, что сказали.
Кимберли не стала спешить. Все это казалось абсурдным. Закончив с миссис Кэнтерби, она решила не утруждать себя: комната отца находилась в другом крыле огромного здания Шерринг-Кросса, и идти туда было неблизко. Пустая трата времени… Но надо подумать о кошке. Нельзя же оставить взаперти бедное животное, отчаянно пытающееся выбраться!
Так что Кимберли все-таки отправилась к отцу. Оказавшись у двери, она прислушалась — и не услышала ни звука. Негромко постучала, но не получила ответа. Тогда она чуть приоткрыла дверь, ожидая, что кошка мгновенно выскочит в щель. Ничего не произошло. Кимберли приоткрыла дверь чуть пошире и увидела отца. Он сидел в кресле, прикрыв глаза рукой." На нем был халат, словно, встав утром, он даже не потрудился одеться.
Кимберли была удивлена и даже чуть встревожена. Если он на самом деле плакал… Невозможно поверить, но…
— С вами все в порядке? — нерешительно спросила она.
Граф вздрогнул и посмотрел на дочь. Глаза его были покрасневшими, но сухими. Если он и плакал, то, видимо, уже справился с приступом слабости.
— В порядке? — агрессивно переспросил он. — Конечно. Почему со мной может что-то случиться? — невнятно пробурчал он.
Кимберли недоуменно уставилась на него. Она заметила почти опустевшую бутылку виски, стоявшую на столике рядом.
Граф Эмборо был пьян! Невероятно. Сесил Ричарде никогда не злоупотреблял спиртным — скорее напротив. Он позволял себе выпить за столом всего одну рюмку вина, не больше. И одну рюмку с гостями.
Кимберли никогда не видела его таким. И сомневалась, чтобы кто-то видел. Это был уникальный случай, неожиданный — и любопытный.
— Почему вы пьете среди дня? — не удержалась она.
— Я пью?
Она иронично подняла бровь.
— Так я полагаю.
— Значит, пью. — Тут он хмыкнул. — И почему бы мне не пить, когда этот жалкий тип, за которого ты собираешься выйти замуж, никак не может принять решение?
Вот в чем дело! Ожидание действительно далось ему трудно — труднее, чем она предполагала. Но тем не менее более типичной реакцией была бы бурная вспышка гнева, а не уединение с бутылкой. Если бы только он не боялся разозлить Лахлана.
— ..Напомнило мне Айена, — пробормотал он себе под нос.
— Что напомнило? — спросила Кимберли, считая, что он имеет в виду медлительность Лахлана.
— Выпивка. Он тоже никогда не умел пить, пьянь такая.
— Кто такой Айен?
Граф потянулся за бутылкой, промахнулся и, мгновенно о ней забыв, ответил:
— Мой лучший друг. Был моим лучшим другом, ублюдок этакий. Ты его не знаешь, девица. Его лучше не знать, так что радуйся.
Лучший друг? Кимберли никогда не слышала, чтобы у отца были близкие друзья, если не считать Томаса, отца Мориса, но у них было скорее деловое партнерство. Его резкость отталкивала окружающих и препятствовала сближению. Так что Айена он должен был знать очень-очень давно. Вероятно, в ту пору характер у него был получше, и дружба была еще для него возможна. Похоже, его характер испортился со смертью возлюбленной — а это случилось еще до рождения Кимберли.
Кимберли не стала дальше расспрашивать отца: ее любопытство было удовлетворено, а его прошлое ее ничуть не интересовало. Она пыталась сообразить, как потактичнее посоветовать ему лечь и проспаться после такого , количества спиртного. Совесть не позволяла ей оставить его в таком виде одного.
Она решила схитрить:
— А что делал Айен, когда выпивал слишком много?
Отсыпался?
Отец намека не принял. К сожалению, ничего более неудачного Кимберли сказать не могла. Он побагровел, что свидетельствовало о приближавшемся приступе ярости. А в его теперешнем состоянии такой припадок мог быть особенно гадким, решила она.
