Он хмыкнул:
— Да, никогда. Еще я терпеть не могу дураков, а ты дура, если по-прежнему собираешься выйти…
— Давайте не будем говорить об этом. Я выйду за него замуж, а вам до этого нет дела, так что оставьте ваши… Извините. Я пришла сюда не для того, чтобы с вами ссориться.
— Неблагодарная девчонка, — пробормотал он.
— Нет, я признательна вам. Я пришла сказать спасибо за то, что вы все это время делили со мной ваш дом, кормили меня и одевали. Конечно, было бы приятнее, если бы вы делали все это с душой, раз уж согласились меня растить, но понимаю, что для вас это было невозможно, потому что вы презирали меня.
Ей удалось его задеть. Покраснев, он ответил:
— Я никогда тебя не презирал, девица. Я презирал твоего отца, а ты слишком походила на него.
— Ну теперь вы можете больше об этом не думать. Не уверена, стоит ли встречаться после сегодняшнего дня. Так что прощайте. Надеюсь, вы найдете хоть немного счастья с Уиннифред.
— Он не будет выдвигать против нее обвинения и оставит это дело?
— Он получил драгоценности Макгрегоров обратно и документы на владение домом. Если вы составите банковское обязательство, которое он получит до нашего отъезда, то — да, все будет забыто.
— Спасибо тебе.
Кимберли кивнула и отвернулась, потрясенная фразой, которую никогда не думала услышать из его уст. Однако оставался один неразрешенный вопрос, ответ на который она могла получить только от него.
Поэтому, стоя у двери, она снова обратилась к человеку, которого двадцать один год считала своим отцом. Но он никогда не был ни отцом для нее, ни настоящим мужем для ее матери — и теперь она хотела знать… нет, ей необходимо было знать… почему ее мать пошла на такое.
— Почему она не ушла от вас? У нее были собственные средства. Почему она жила с вами, если была так несчастна?
Граф Эмборо кинул на нее хмурый взгляд, но тем не менее ответил:
— Потому что ее так воспитали — приучили поступать правильно. В отличие от тебя она и помыслить не могла о том, чтобы не послушаться родителей, чего бы те от нее ни требовали. Ей было велено выйти за меня замуж — она вышла и жила в браке, как и положено.
— Как положено? — недоумевающе переспросила Кимберли. — Она была несчастна все эти годы, а вы говорите, что так и должно было быть?
Он снова покраснел.
— Она оставалась из-за тебя, не хотела, чтобы на тебя легло клеймо незаконнорожденной. Она знала, что если уйдет от меня, я не буду хранить ее тайны.
Кимберли покачала головой:
— Вы сводили с ней счеты, да?
— О чем ты, к дьяволу, толкуешь?
— Вы были несчастны — значит, она тоже должна была не знать счастья, правильно?
— Я бы…
— Нет, ничего бы вы не сделали. Так же как и сейчас никому не признаетесь, что я не ваша дочь. Над кем смеется свет в случае супружеской измены: над неверной женой или над рогоносцем-мужем, который имел глупость допустить такое? Вы никогда не признаетесь, что были глупцом. Мы оба это понимаем. Мне только жаль, что этого не поняла моя мать. По правде говоря, мне жаль, что вы не выгнали ее из дома, когда узнали правду. Она была бы намного счастливее, если бы вы это сделали. И не сомневаюсь, я тоже была бы счастливее.
— Ты дура, если так считаешь, девица, — парировал он. — Одинокая женщина с незаконнорожденным ребенком была бы парией. Ее бы все сторонились. Твоя мать была слишком горда, чтобы такое вынести. Скандал ее убил бы. Оставаясь со мной, она могла смотреть людям в глаза, ее принимали в обществе. И она была за это благодарна, можешь мне поверить. Мелисса не была совсем несчастна, Бог свидетель. У нее была ты, она тебя просто обожала. А спроси — что было у меня? Ничего!
— У вас тоже могла бы быть я. Вы могли бы открыть мне свое сердце — и я бы вас любила. Но я забыла: я напоминала вам его.
— Ты думаешь, я ни о чем не жалею, девица? — грубовато ответил он. — Жалею.
— Тогда мне тоже жаль. Жаль нас троих, но в особенности мою мать. У нее не осталось шансов на счастливую жизнь, а у нас с вами они есть.
— У тебя нет, раз ты выходишь за шотландца, — предрек он.
— Я собираюсь доказать, что вы ошибаетесь.
Глава 46
"Я собираюсь доказать, что вы ошибаетесь». Кимберли только это и делала. Она была счастлива весь день, с той минуты как навсегда попрощалась с графом и забыла о своем визите. Но вечером вдруг ее снова охватили тревога и сомнения.
Они остановились на ночь не на постоялом дворе, как предполагала Кимберли, а в одном из поместий Сент-Джеймса, которое специально подготовили, чтобы принять их в ночь после свадьбы, — еще один подарок герцога с герцогиней. Для Лахлана это оказалось не меньшим сюрпризом, чем для нее. Но кучер и сопровождающие получили соответствующие инструкции; прислуга большого коттеджа была предупреждена заранее.
Кимберли провели прямо в главные покои, где ее уже ждала ванна. Две служанки помогли Джин ее раздеть. А когда Кимберли вернулась обратно в спальню, то обнаружила, что, пока она мылась, стол сервировали для ужина при свечах. В воздухе носились аппетитные ароматы.
Потом ее ждал еще один сюрприз: на огромной постели, с которой уже было снято покрывало, лежали новый пеньюар и ночная рубашка — видимо, сшитые руками миссис Кэнтерби по просьбе Меган. Кимберли сама не выбрала бы наряд из тончайшего шелка глубокого аквамаринового тона, игравшего в свете свечей. Рубашка с глубоким вырезом держалась на тонюсеньких лямках, плотно обхватывала талию и расширялась книзу.
Надев рубашку, Кимберли смутилась, увидев, насколько обнажена, и поспешно потянулась за пеньюаром… и тут обнаружила, что он не похож на те, что были у нее прежде. Рукава были длинные, сзади он свободно падал, струился, но впереди было абсолютно нечем запахнуться. Впрочем, было дюйма по два отделки из черного кружева, которого хватало как раз на то, чтобы прикрыть лямочки рубашки, подчеркнуть глубокое декольте и сбежать вниз, к подолу.
Это был полупеньюар, нечто вроде накидки с рукавами, рассчитанный на то, чтобы выгодно продемонстрировать рубашку, а не прятать ее. Кимберли ужаснулась при мысли, что она будет ужинать с Лахланом в таком одеянии.
Она недоверчиво качала головой, когда одна из служанок проговорила:
— Надеюсь, вам понравилось, леди Кимберли. Ее светлость очень огорчится, если это не так.
Кимберли с удовольствием прикончила бы девицу. Конечно, теперь она не могла снять этот наряд! Она даже не сможет воспользоваться предлогом, будто боится в нем замерзнуть, потому что в комнате ярко пылал камин и было необыкновенно тепло.
Джин, Господь ее благослови, предложила ей надеть камею. Да все что угодно, лишь бы еще прикрыть хоть небольшой участок тела! Но этого все равно было мало: грудь, казалось, вырывалась из выреза. Кимберли решила, что она не чувствовала бы себя более обнаженной, даже если бы на ней вообще ничего не было. Она твердо решила найти какую-нибудь другую одежду, как только служанки уйдут из комнаты. И она бы это сделала, не приди Лахлан раньше.
