Красноармейцы продвинулись к берегу, огнём артиллерии накрывая мониторы, и те заспешили на стоянку. Канлодка «Глоуорм» выплыла из-за островка, заросшего ёлками и кустами смородины, и, медленно дрейфуя, обстреляла левый берег.
— Полундра, братва!.. — донеслось оттуда.
Шальной снаряд прозудел над «Мурманом», едва не задевая закопчённую трубу, клубившуюся дымом, и рванул далеко впереди, прямо по курсу. Канлодку качнуло волной, но не шибко. Шлёпая колёсами, «Мурман» всё дальше уходил от Кургоменя. За кормою строчили пулемёты, изредка бухали пушки, но шум боя делался всё глуше и глуше. Вот пароходик, оборотившийся в канонерку, одолел версту, вот — другую… Пятую… Десятую…
«Ушли?..» — подумал Кирилл. До его ушей донёсся прерывистый стрёкот. Их догонял гидроплан М-5. Оставляя за собою копотный шлейф, «пятак» стелился по-над самой водою. Вот мотор его зачихал — и вспыхнул. Пронесясь справа по борту, гидро вспорол водную гладь острыми поплавками. Запахивая пену, он мчался, замедляя свой полуполёт-полускольжение, пока не остановился, разворачиваясь и кренясь. Огонь с пылавшего мотора перекинулся на крыло. Красвоенлёт, чихая и кашляя с надрывом, перекинулся в холодную воду и поплыл, слабо крича о помощи.
— Человек за бортом! — крикнул Димитрий.
Втроём с Даниилом и Алексеем фон Лампе они вытащили пилота на палубу. Его колотила крупная дрожь, а руки со скрюченными пальцами шарили в воздухе, словно ища, во что же им закогтиться.
Заботливый Гиря укрыл военлёта одеялом и дал глотнуть самогона из фляги.
— Спа-па-с-сиб-ба, т-това-варищи… — выдавил тот.
— Грейша, грейша, — сказал Талала и обернулся к Авинову, нахмурился: — Комишшар, так мы чего — полным ходом к интервентам?
— А куда?
— В Котлаш!
— Н-нельзя т-туда, — с трудом выговорил пилот, трясясь. — Там белые.
— Што-о?! Ждали Котлаш?!
— Сдали? — зло переспросил красвоенлёт. — Да н-ни-кто даже не тявкнул! Генерал Пепеляев занял Котлас без единого выстрела!
— Не верю!
— Сбегай, п-проверь…
— Хватит, — остановил спор Авинов. — Курс верный, и ладно. Как зовут, летун?
— Ч-четвёркин моя фамилия. С-степан Четвёркин.
— Отлетался ты, Степан. Переквалифицируйся в речники!
Глава 23
ТУДА И ОБРАТНО
Сообщение ОСВАГ:
Три колонны белогвардейских и союзных войск прорвали Западный фронт. 2-я эстонская дивизия полковника В. Пускара заняла Псков. 1-я эстонская дивизия (А. Тыниссон) направила отвлекающий удар на Струги-Белые и Лугу, по левому крылу 7-й армии РККА. Советское командование перебросило туда свои главные силы, ослабляя ямбургское направление, и генерал Родзянко тут же двинул войска, захватив Ямбург и Красное Село, где ему противостояла 6-я Советская дивизия.
Северная Добровольческая армия действует в направлении Олонец — Лодейное Поле.
Семь британских торпедных катеров — пять с Биоркэ и два с базы в Териоках — встретившись на траверзе форта Ино, северным фарватером подошли к Кронштадту, где и торпедировали крейсера «Олег» и «Память Азова» из состава ДОТ.
[159]
Их осталось восьмеро — Авинов с Кузьмичом и Лампе, братья Эктовы, Беззубый Талала, Гиря и Степан Четвёркин. Моряки прибрались на палубе, «сухопутные да воздушный» — в кубрике и на мостике. Сообща похоронили павших, наскоро выкопав могилы на песчаном берегу.
Незаметно завечерело. Северная Двина мощно катила свои воды, неся канонерку «Мурман». На ночь судно завели в устье невеликого, но глубокого притока, где и пристали к берегу.
Как только паровая машина перестала шипеть и пыхтеть да сучить своими шатунами, настала такая необыкновенная тишина, что Кирилл поневоле в ухе поковырялся — не оглох ли?
Нет, умолкли механические звуки, резкие и жёсткие, как металл, их производящий, и слух умягчили лесные шорохи, тихий шелест задержавшейся листвы, плеск и журчание, ветром занесённые с реки.
Гулко топоча по палубе, прошёлся Гиря.
— Оп! — озвучил он прыжок на берег. — Эй, швартов кинь!
Даниил живо перебросил канат.
— Готово!
— Пожалуй, костерок запалю, — решил Кузьмич, — а то зябко что-то.
— Жаодно и пожрать чего шоображим, — поддержал его Талала.
В закутке «Мурмана», исполнявшего функцию камбуза, нашлись пять банок тушёнки, полведра сморщенной картошки и три буханки чёрного хлеба, твёрдые и тяжёлые, как кирпичи.
— Варим густой суп, — решил Авинов. — Или жидкое жаркое…
— Лишь бы побольше! — плотоядно сказал Гиря.
Костёр, разведённый Исаевым, сразу прибавил темени, бросая оранжевые отсветы на борт канонерки, на стволы сосен, на лица людей, сгрудившихся у огня.
— Что будем делать? — осторожно спросил Даниил.
Кирилл подумал.
— Здесь мы потому, что нам дали уйти, — сказал он. — Махнули рукой: куда они, дескать, денутся? И впрямь, куда? Назад дороги нет. Если и удастся проскочить мимо Кургоменя, то что нам делать в Котласе? Генералу Пепеляеву «Здравия желаем!» кричать? В принципе, можно поискать кедровские отряды…
— Где ж их искать? — проворчал Елизар Кузьмич. — По лесам аукать?
— Вот и я о том же. Думаю, надо нам в Архангельск плыть.
— Идти, — поправил его Талала. — Моряки ходют, а не плавают.
— Ну идти, — согласился Авинов. — Только флаг надо вывесить царский, трёхцветный…
— Правильно! — поддержал его Димитрий. — Чтоб тутошние нас за своих принимали!
— …Отсюда до Архангельска путь короче, чем до Котласа, да ещё по течению, — продолжил Кирилл. — А там… Не знаю. Попробуем как-нибудь, поездом до Вологды. Всё одно короче выходит!
— И быстрее, — кивнул Четвёркин.
— И быстрее.
— Лишь бы дойти! — вздохнул фон Лампе.
— Дойдём… — проворчал Исаев. — Сделаем крюк!
Талала встал и помешал варево черпаком.
— Готово, кажетша, — проговорил он. — Картошка мягкая.
— Раздавай!
Матрос с сочным плюханьем вывалил порцию «супа-жаркого» в миску Авинову. Разваренная картошка… Волоконца мяса, целые кусочки даже… Жирная, пахучая подливка… Пища богов!
— «Здравствуй, милая картошка-тошка-тошка!..» — с чувством пропел Алекс бойскаутский напев.
[160]
