— Тормози! — заорал фон Лампе. — Быстрее!
Встречный истошно засвистел, выползая из-за поворота.
— Да это «бепо»!
Да, навстречу десятиколёснику следовал бронепоезд. Авинов даже название разобрал — «Стенька Разин». Ну уж коли в честь разбойника и вора названо, стало быть, большевики!
Два поезда замедлили ход и замерли друг против друга.
— На выход, — устало сказал Кирилл.
Тяжело спрыгнув на землю, он пошагал навстречу подбегавшим красноармейцам.
— Кто такие? — закричали те, щёлкая затворами. — Откуда?
— Кто командир? — резко спросил Авинов.
— Ну я.
Вперёд вышел высокий мужчина с широкими, хотя и костлявыми плечами, настороженно ощупывая Кирилла маленькими прищуренными глазками.
— Начальник железнодорожного губчека Брук.
— Комиссар Юрковский, — представился штабс-капитан, протягивая свой мандат.
Как всегда, подпись «самого Ленина» возымела действие.
— Не подбросите до Вологды? — небрежно поинтересовался Авинов.
— Отчего ж… — сказал растерянный Брук. — Подкинем, раз надо.
— Очень надо, товарищ Брук! Кстати, неплохо бы и паровоз отогнать. Мы его экспроприировали в Архангельске. Машинист в кабине, убит белобандитами. Зовут Михаилом Чугой…
— Похороним по совести, — кивнул начальник губчека.
…Бронепоезд мчался на всех парах, вагон качало немилосердно. Иной раз Авинову казалось, что на повороте, когда из окна виден был паровоз, бешено крутивший шатунами, состав не выйдет из крена и полетит под откос, ломая укутанные снегом ели, калеча бойцов. Бойцы курили вонючую махорку, пили вонючую самогонку, сушили вонючие портянки. Симпатичный парень в новенькой форме голосил, терзая гармошку:
Эх, яблочко,
Да ты хрустальное,
Революция,
Да социальная.
Эх, яблочко…
Да наливается,
Пролетарии всех стран
Соединяются!..
Вологда встречала приезжих настороженно — вроде и далека от позиций, а по сути — фронтовой город.
Сойдя на дощатый, заплёванный перрон, Авинов сразу направился в отдел по выдаче пропусков при штабе 6-й армии.
— Спать хочу, не могу, — пробормотал Алекс, спотыкаясь.
— Выспимся в поезде.
В отделе стояло три шкафа, забитых бумагами, стол и стул. На стуле сидел строгого вида лопоухий чекист. Больше всего он напоминал прилежного ученика за партой.
— Что вам, товарищ? — осведомился начотдела.
— Мне нужен пропуск до Петрограда, — дал ответ Кирилл. — На меня и моих товарищей.
— Ваши документы.
Ознакомившись с бумагами, чекист кивнул с важным видом и выписал пропуск.
— Получите, товарищ Юрковский.
Авинов удалился, поневоле испытывая облегчение.
— До отправления поезда ещё целый час… — протянул он.
— А может, и все три, — фыркнул Кузьмич.
— Прогуляемся на базар, товарищи, купим чего поесть!
И товарищи отправились на базар. Располагался тот неподалёку, на «Площади борьбы со спекуляцией», как гордо гласила табличка.
Бледная интеллигенция торговала книгами в роскошных переплётах, толстые бабы, похожие на матрёшек, продавали масло и сметану, беспризорные мальчишки предлагали спички — по пять штук зараз.
— А вот спички, спички, кому спички!
— Леденцы саха-арны! Ландрин поштучно!
— Пирожки-и, пирожки горячие!
— Та-ачу ножи-ножницы! Бритвы пра-авлю!
— Папироски не жалаете?
Купив полдесятка варёных яиц, Авинов с друзьями «пообедали», а часом позже они отбыли в Петроград — поезд подали по расписанию, бывало и такое в Наркомтрансе…
Глава 24
ПЕТРОКОММУНА
[166]Сообщение ОСВАГ:
Корабли Черноморского флота и 1-й британской эскадры подошли к берегам Копорского залива у Пейпийа, к Аужской губе, и высадили десант.
Действующий отряд краснофлотцев отразил атаки английских торпедных катеров, потопив подводную лодку L-55,
[167]
но не справился с авианалётом — гидропланы «Илья Муромец» подвергли бомбардировке корабли ДОТ и пустили на дно линкор «Андрей Первозванный». Крейсер «Рюрик» отступил к Кронштадту, ведя заградительный огонь, а эсминцы «Гайдамак», «Азард», «Гавриил» и «Автроил» спустили красные флаги и подняли Андреевские.
Северная Добровольческая армия, отбив у финнов Выборг, развивает наступление на Сестрорецк.
Поезд миновал окраины и сбросил ход. За окнами медленно, под раздумчивый перестук колёс, проплывал Питер. Авинов узнавал и не узнавал родной город.
Год назад он покинул его — и какие же чудовищные перемены вытерпела столица!
Блестящий, державный Петербург выглядел убогим и запущенным — всюду страшная грязь и горы мусора, дома облуплены, чернеют провалами выбитых окон, на обвислых проводах покачиваются верхушки столбов, спиленных на дрова.
Людей почти не видно, город казался выморочным, да так оно и было — год назад тут проживали три миллиона человек, нынче же народу вчетверо меньше. Кого большевики расстреляли да повыселяли, а прочие замёрзли в нетопленых квартирах, померли с голоду, разбежались по деревням, махнули за границу…
Долгий год в Петрограде хозяйничал «уголовный элемент» — бандиты соревновались с мародёрами и чекистами, расхищая всё — от фамильных драгоценностей до ношеных трусов, врываясь в квартиры средь бела дня, убивая за булку хлеба. И никто не боролся с ними — полицейских с жандармами разогнали ещё при Керенском, а красногвардейцы сами грабили без зазрения совести…
— А насвинячили-то, господи… — брюзгливо молвил Кузьмич.
— «Товарищам» некогда заниматься уборкой, — сказал фон Лампе, усмехаясь неласково, — у них мировая революция на уме.
