Лейтенант Егорьев явился, когда все уже сидели на своих местах. Представившись и спросив позволения сесть, примостился на лавке в самом дальнем конце стола. Разговор был недолог: отдав необходимые распоряжения и спросив, нет ли у кого вопросов (вопросов, конечно, ни у кого не возникло, они появятся потом, когда спросить будет уже не у кого), капитан Тищенко велел всем занять свои боевые места. Именно сказал не «можете быть свободными», как говорится обычно, а «прошу занять свои боевые места», подчеркивая особую значимость минуты. Егорьеву комбат приказал обождать на крыльце…
Через некоторое время к лейтенанту, задумчиво сидевшему на ступени, подошел офицер и, козырнув, объявил:
— Старший лейтенант Полищук, ваш новый командир роты.
Поставить на роту Егорьева Тищенко так и не решился…
Три фигуры в постепенно рассеивающемся тумане быстро шли к траншеям четвертой роты, когда зависшую в воздухе предутреннюю тишину разорвали вдруг раздавшийся совсем близко рев артиллерийских орудий и грохот разрывающихся снарядов.
— Что это? — с тревогой спросил Глыба, напряженно всматриваясь в мутную пелену тумана.
— Артподготовка, — машинально ответил Егорьев.
— Кажется, мы опоздали, — хватаясь за фуражку на голове, тихо сказал Полищук и, будто опомнившись, закричал: — За мной, быстрее! Быстрее!
Все кинулись вперед. Снаряды рвались всего в каких-то нескольких стах метрах, ничего не было видно, лишь с каждым шагом все нарастал и нарастал ужасающий грохот. И вдруг, вынырнув из тумана, перед всеми троими неожиданно предстала открывшаяся панорама: позиции роты, перепаханные воронками и затянутые черным облаком пыли, и впереди, открываясь за этим облаком, занятая вчера высота, по которой продолжала вести огонь немецкая артиллерия и на которой не осталось уже ни одного живого места.
Мгновение все стояли с ошарашенным видом, и лишь разорвавшийся невдалеке снаряд, осыпав взрыхленной им землей, привел в чувство стоявших с округлившимися глазами двух офицеров и солдата. С удвоенной энергией, перескакивая через воронки, преодолели они эти последние до позиции две сотни метров и спрыгнули в траншеи. Там не было ни души.
Осмотревшись вокруг, Полищук ткнул пальцем в грудь Глыбу:
— Вы! — Сделав паузу, продолжил: — Разыщите командиров взводов и от моего имени передайте им, чтобы немедленно, вы слышите — немедленно, прибыли на КП роты. Исполняйте!
Глыба собрался было уже идти, но тут новый шквал огня обрушился на позиции роты. Особенно усердствовали немцы, обрабатывая высоту.
— Они ее с землей сравнять хотят! — перекрикивая грохот разрывов, сообщил Егорьев новому ротному.
Тот не ответил и, увидев вжавшегося в стенку траншеи Глыбу, придя в ярость, схватил его за шиворот, поворачивая к себе лицом, заорал:
— Какого черта вы еще здесь?! Немедленно командиров ко мне!
Глыба хотел было что-то объяснить, жестикулируя руками: мол, куда я пойду, когда тут такое делается. Но на лице Полищука изобразилось страшное выражение безумного гнева, а рука потянулась к кобуре. Глядя на Глыбу бешеными глазами, Полищук прохрипел:
— Пристрелю!!!
И, вытащив пистолет, направил его на солдата:
— Пошел, ну!
Испуганно оглядываясь, Глыба на четвереньках отполз от ротного, запутавшись ногами в автоматном ремне, упал. Но тут же поднялся и, не отрывая взгляда от направленного на него дула пистолета, встал на ноги, пригибаясь, сделал несколько шагов спиной вперед и, вдруг резко повернувшись, побежал по траншее и скрылся за поворотом.
— Где КП роты? — все с тем же выражением на лице обернулся к Егорьеву Полищук.
Но глаза его теперь были уже совсем другие: яростная, безумная злоба и гнев исчезли. Посмотрев на старшего лейтенанта, Егорьев понял: в подобном обращении с Глыбой раскрывалось бессилье Полищука, его невозможность контролировать происходящее, воздействовать на события. Он же сейчас так разговаривает с Егорьевым потому, что просто не знает, что делать, желая хоть каким-то приказом или вопросом создать видимость командования. Егорьев уловил это по его взгляду, и Полищук, в свою очередь, посмотрев на лейтенанта, уже не пытался скрывать, что он понял: Егорьеву ясно его состояние. И от этого в глазах его появилось выражение грусти и сожаления…
Под непрекращающимся огнем Егорьев и Полищук добрались до бывшей землянки Полесьева, одновременно являвшейся и командным пунктом роты. Так вышло, что со вчерашнего дня рота, по сути дела, находилась без командира, причем его функции никто не замещал, не совмещал. Весь штат Полесьева, в окружении которого прежнего ротного можно было застать, состоял всего из трех человек: двух ординарцев и телефониста. Один ординарец, с которым Полесьев и погиб, был в звании младшего лейтенанта и сопровождал своего командира везде и всегда, являясь его правой рукой. Второй же ординарец, младший сержант, выполнял роль денщика и использовался в качестве порученца как по военным, так и по хозяйственным вопросам. Телефонист же погиб в утренней вчерашней атаке, и теперь любому приходящему в землянку приходилось заставать там сидящего одного, как перст, последнего оставшегося в живых полесьевского ординарца в звании младшего сержанта.
Именно этого младшего сержанта и стали первым делом разыскивать пробравшиеся на КП Егорьев и Полищук. Поиски длились недолго: тело несчастного ординарца было обнаружено перед входом. В вырытом тут же окопчике разорвался снаряд, превратив все кругом в бесформенную котловину и обрушив переднюю часть землянки, поэтому младший сержант отыскался не сразу. Он лежал, заваленный нападавшими сверху досками, присыпанный землей, с размозженной углом съехавшего со стены бревна головой. Егорьев осторожно приподнял его голову, снял с груди брошенную туда взрывом искореженную стереотрубу, послушал сердце. Тщетно, ординарец был убит. Егорьев сообщил об этом старшему лейтенанту. Затем попросил разрешения отлучиться в свой блиндаж.
— Какого черта! Оставайтесь тут! — бросил Полищук.
— Должен же я выяснить положение вещей в своем взводе за время моего отсутствия, — возразил Егорьев.
— Невелико отсутствие! — поморщился старший лейтенант.
— Зато велики события, — кивком головы указывая на произведенное кругом разрушение, сказал Егорьев.
Полищук поморщился еще больше:
— Ладно, идите.
Артогонь тем временем постепенно стихал. Уже во время разговора Егорьева с Полищуком немцы обстреливали лишь одну высоту. Теперь затихло и там, и только в отдалении слышалась еще канонада.
Егорьев пробирался по разгромленным траншеям, обходя воронки и перелезая через завалы из бревен и земли. Временами, глядя вокруг себя, ему казалось, что он не найдет своего блиндажа — настолько все было до неузнаваемости перепахано и разбито. И что самое удивительное, Егорьев не встретил на своем пути ни одного человека. Ни живых, ни мертвых. Лишь там, у землянки, труп ординарца, да еще в траншее двое, попавшиеся ему на дороге, изуродованные так, что Егорьев не мог признать — с его это взвода солдаты или нет. И больше никого. Но чем дальше он шел, тем сильнее чувство удивления происходящему перерастало в чувство страха перед происходящим.
