А в повозке уже хозяйничали враги. Сбросив тела убитых ими людей в придорожную траву, они принялись рассматривать содержимое мешков и ящиков, составленных там. Разочарованно глядели степняки на горох, картошку и прочие припасы. Не добавили им радости поживы и железные скобы, гвозди и прочий инструментарий. Ничего реально ценного ни на трупах, ни в повозке найдено не было. Лишь с одного из мертвецов сорвали маленькую серебряную ладанку.
К столпившимся у телеги нескольким воинам подскакал сотник Ценгун.
— Эй вы! А ну, вперёд! Живо! — Он указал рукоятью плётки на уходящие к селу фигуры сотен воинов. — И без вас будет кому здесь покопаться!
Ценгун, вытянув одного из воинов плёткой вдоль спины, заставил его положить обратно в повозку и ружьё Вараса да поспешать за остальными. После прошлогоднего неудачного налёта на неведомых пришельцев тушету-хан Гомбодорджи искал способ уязвить их, не нападая на крепость. Ибо он понимал, что теперь, когда оплот чужаков стоит крепкой твердыней на берегу Селенги, по которой ходят их корабли, атака будет обречена.
Но ему помогли торговцы, ходившие к пришельцам, когда снег ещё лежал на землях ханских данников. От них Гомбо узнал о поселениях, что строились ниже по течению реки. И тогда он понял: вот она, лёгкая добыча и полон! Всю весну тушету-хан рассылал людей по становищам своих вассалов, чтобы ко времени, когда земля высохнет, их отряды были у его троюродного брата, военачальника Джебсцуна. Пройдя через земли бурятских родов, совсем недавно прекративших платить дань тушету-хану, полуторатысячный отряд Джебсцуна вышел к Селенге, не замеченный разъездами чужаков. Во время похода удалось застичь врасплох и вырезать два становища бурят, этих подлых перебежчиков, которые посчитали, что могут уйти в подданство к пришедшим с севера чужеземцам.
Теперь путь к Селенге был открыт, и, отправив разведчиков к крепости врага, военачальник приказал отряду спешно идти на селения. Подойдя к первому из них, Джебсцун приказал обложить село небольшими отрядами, чтобы не позволить осаждённым передать весть о нападении.
Ряжай, староста Петропавловки, с тревогой вглядывался в берег Селенги. Совсем недавно до деревни донеслись звуки далёких выстрелов. А уже через несколько минут подростки, пасшие коров, рассказали про незнакомых всадников, показавшихся в ближнем перелеске.
И сейчас он сам видел их. Несколько воинов, похожих на тех бурят, что марийцы видели ещё в устье Селенги, объезжали селение, словно оценивая его. Петропавловка была прикрыта частоколом, а на нескольких домах были оборудованы башенки для стрельбы.
— Ряжай, надо сообщить в крепость, — проговорил Пегаш, назначенный в Селенгинске старшим по безопасности.
— О чём сообщать? — удивился староста. — О тех всадниках? Их слишком мало, чтобы беспокоиться.
— А как же выстрелы, что мы недавно слышали? Ежели не Чоткар, то кто это был?
Когда из-за холма показались плотные ряды степняков, Ряжай моментально поменял свой настрой. А Пегаш, не медля более ни минуты, побежал в правление связываться с крепостью, чтобы сообщить о появившихся у селения чужих воинах, как и требовали от него правила безопасности. Набат возвестил жителям Петропавловки об угрозе нападения. Мужчины доставали ружья и винтовки, хватали боеприпасы и занимали на стене или в башнях свои места, кои каждому Пегаш определил заранее — ещё при строительстве частокола.
— Крепость, крепость! — вызывал тем временем селенгинского радиста сельский безопасник. — Петропавловка на связи!
А всадники между тем начинали крутить свою карусель вокруг стен селения, постепенно убыстряя бег лошадей. Топот сотен лошадиных копыт сливался в непрерывный гул, не самым лучшим образом воздействующий на неопытных ещё в военном деле сельчан. Не сказать, чтобы они опасались боя или тем более трусили. Вовсе нет. На Ангаре все мужчины и подростки в обязательном порядке прошли курсы стрелкового боя и сдали зачёты по стрельбе, перезарядке на время и чистке оружия, а наиболее толковые и любознательные обучались самостоятельному снаряжению патронов.
— Наши-то, Чоткар и Варас с Миклушем, выехали из крепости ещё с утра, — вернулся к старосте Пегаш. — Не иначе, спрятались или погибли ребята.
— Надо принести жертву! — Ряжай приказал зарезать белого барана, соблюдая ритуал.
Напряжённо наблюдая за вереницей чужаков, кружащих вокруг селения, марийцы ждали, что же будет дальше. Степняки не заставили себя долго ждать. Словно по общей команде они принялись пускать стрелы в защитников села.
— Стреляйте, братья! — Пегаш закричал что было силы, когда увидел, что несколько человек упало и их белые одежды окрасились кровью.
Винтовки подхватили подростки, а женщины оттащили раненых в дома, чтобы оказать помощь. Двоих убитых сложили у стены, прикрыв материей. Началась пальба. Всадников вышибало из сёдел, раненые лошади ржали и храпели. На землю, орошённую конской и человеческой кровью, кувыркнулось уже с десяток степняков. Кто-то из них пытался отбежать в сторону, но был немедленно сбит и затоптан лошадиным валом, не успев и вскрикнуть. Над частоколом стоял сизый пороховой дым, скрывая отбивающихся марийцев в своём мареве. Сыновья сражавшихся мужчин, сидя на мостках, заряжали и передавали им ружья и винтовки, чтобы обеспечить нужный темп стрельбы.
Пегаш снова связывался с Селенгинском, нужно было вызвать подмогу — всё-таки врагов было слишком много, а раненые продолжали пополнять организованный в избе правления лазарет. Некоторые молодухи были близки к истерике. Заметив это, старостиха Ануш наорала на них и приказала греть воду да рвать тряпки на бинты. Кое-кого пришлось и отхлестать по щекам. После этого восстановилось молчаливое спокойствие и женщины продолжали помогать раненым мужчинам.
Карусель степняков продолжала вертеться живым кольцом вокруг стен, но гиканье и посвист постепенно угасали, всё больше раздавалось гневных воплей и криков, изрыгающих ругательства, полные бессилия. Марийцы тем временем, наученные потерями, приноровились ловчее прятаться за укреплениями и палить в неприятеля. А враги постепенно снижали темп, в первую очередь из-за того, что образовывающиеся завалы из трупов людей и животных не давали возможности продолжать круговерть. Трупы приходилось огибать, перепрыгивать, а значит — терять заданный ритм. Обороняющиеся это использовали сполна — всё больше недвижных степняков лежало перед посёлком. Немало было и тех, кто оглашал окрестности предсмертным воем.
— Ну что там? — нетерпеливо крикнул Пегашу взмокший от жары и неимоверной усталости Ряжай. — Помощь будет?
— Да! — кивнул тот. — В крепости переполох. В нашу сторону вышел караван до Параньги. Воевода Кузьма Фролыч выслал отряд казаков, чтобы опередить его.
— Как Чоткара вообще выпустили без сопровождения казаков?! — воскликнул староста.
Поймав на лету заряженную сыном винтовку, он выглянул из-за частокола и, выцелив натянувшего лук степняка, выстрелил.
— Уходят! Убегают! — раздались торжествующие крики со стен. — Проклятые, бегите отсюда!
