— Ход ваших мыслей мне понятен, господин прапорщик. Обождите пока в коридоре.
— Слушаюсь!
— И пригласите сюда поручика Щеголева и прапорщика Софьина — они ожидают за дверью!
Выйдя из комнаты, я хмуро посмотрел на офицеров одиннадцатой роты и буркнул:
— Ваша очередь, господа!
Честно говоря, я ожидал худшего.
Слава богу — обошлось! А вот Щеголеву и Софьину досталось по полной программе — Беренс под конец десятиминутной обструкции орал на них так, что звенели немногие уцелевшие в здании стекла.
За этим последовало продолжение банкета. В штабе появились командир 2-го Уральского казачьего полка полковник Поленов со товарищи.
Арестованных драчунов отлили водой, дабы привести в чувство, и прямо во дворе гостиницы учинили быстрое разбирательство.
Начали с казаков, как с более трезвых.
— Ну, шалопаи, чего с гренадерами не поделили? А? — грозно хмуря густые брови, вопрошал Поленов.
— Пьяные были, господин полковник, — глядя в пол, буркнул приказный
[56]
с забинтованной головой.
— Эх ты! Сказано же: «Допьяна — не пей…» Чего умолк? Дальше говори!
— В орлянку играли — кому последняя фляга достанется… Да пятак на ребро встал — меж досок… Ну и…
— Вот те раз! Ну ладно — солдаты, им и барабан — потеха!
[57]
Но вы-то как?
— Виноватые, господин полковник! — хором загундосили казачки.
— Вы у меня взысканием не обойдетесь! Всем — строгие выговора! И по пяти нарядов
[58]
каждому, дабы впредь головой думали!
Во, блин! «Крутой Уокер. Правосудие по-казацки…»
С нашими орлами все было проще. Троим — по трое суток в карцере, с удержанием денежного довольствия. А рядовому Антошину — тому самому бугаю, который попер на меня с кулаками, — досталось аж семь суток «темного» карцера с выговором и удержанием денежного довольствия, по совокупности. Считай, повезло. Могли в следующем бою и на бруствер выставить.
После того как справедливость восторжествовала, меня похвалили, а Софьина — пожурили, но без взысканий.
Казаки отбыли, забрав своих «оглоедов», а адъютант казачьего полка подъесаул Брыкин звал заходить в гости, ибо у них есть «что разыграть в орлянку».
— Вы, барон, просто кладезь неожиданных талантов! — Казимирский сидел на стуле задом наперед, положив скрещенные руки на резную спинку. — Просто диву даюсь!
— О большинстве этих талантов, господин поручик, я узнаю так же неожиданно, как и окружающие! Видимо, на меня так влияет суровая военная обстановка.
— Знаете что, барон, я, пожалуй, даже рад, что ко мне в роту попал молодой офицер со столь уникальными способностями. — Ротный помахал в воздухе рукой с дымящейся папиросой. — И польза от вас немалая, и скучно с вами не бывает!
— Весьма польщен… — Я стоял посреди комнаты, заложив руки за спину и покачиваясь с пятки на носок.
Только что я доложил Казимирскому подробности моего вмешательства в драку и последующие события в штабе полка. Поручик выслушал меня с огромным интересом, время от времени комментируя мои реплики и то и дело иронично вскидывая левую бровь…
— К черту, барон! Плюнуть и забыть! По крайней мере, ваши действия верны по сути! А то, что это не совсем «comme il faut»,
[59]
я как-нибудь переживу. Честно говоря, ожидая вашего прибытия в полк, я опасался, что мне назначат младшего офицера наподобие этой амебы Софьина или тем паче кого-нибудь вроде нашего Жоржа.
— Теперь я чувствую себя переоцененным. — Я был очень удивлен поведением этого гуляки и авантюриста, отчего-то решившегося на откровенный разговор.
— Ну что вы! Я уверен, что воспитательная беседа с командиром полка не даст вам впасть в грех гордыни! — Казимирский щелчком выбросил окурок в окно, встал, одернул китель. — И поэтому приглашаю вас в офицерское собрание. На Ратушной площади привели в порядок тамошний кабак, так что намечается интересный вечер!
— Не думаю, что это хорошая идея, господин поручик. — Я замялся. — Придется встретиться там со Щеголевым и Софьиным…
— Вздор! — Ротный пренебрежительно махнул рукой. — Во-первых, любые претензии к вам будут просто смешны. Во-вторых, им назначили три дня дисциплинарных занятий с личным составом без права оставления роты. Так что жду вас нынче вечером сразу после смены караулов.
— Слушаюсь!
— Ну вот и замечательно!
4
Проверив караулы, я привел себя в порядок и, оставив роту на Лиходеева, отправился в собрание.
Искомый кабак находился в полуподвале, а посему несильно пострадал от боевых действий. Кроме того, погреба заведения каким-то образом избежали погрома и разграбления.
Когда я зашел, застолье было в разгаре — только что подали жаркое в исполнении нашего полкового «шефа». Казимирский сидел за одним столом со штабс-капитаном Ильиным и Генрихом Литусом. Увидев меня, он замахал рукой:
— Проходите-проходите, барон! Мы вас заждались!
— Прошу прощения! — Бросив свою фуражку приказчику офицерского собрания, я направился к ним.
— Вы пьете, барон? — поинтересовался Ильин, едва я только уселся за стол.
Пью ли я? Самому интересно! Вот если бы меня спросили об этом в мою прошлую жизнь… Не то чтобы я был любителем выпить — свою норму я знал, и норма эта, надо сказать, была немалой. Если, конечно, не смешивать. Ну а если смешивать, то в зависимости от обстоятельств.
А что говорить теперь? Откуда я знаю, какое количество спиртного я могу употребить, оставаясь при этом в здравом уме и доброй памяти?
До моего заселения в это тело Александр фон Аш пробовал крепкие напитки трижды: в юности — исследуя содержимое буфета, — и дважды во время обучения в военном училище: на дне рождении сокурсника и на выпускном. Вроде бы без печальных последствий, но стоит проявить осторожность. Авось сойдет за скромность!
— Немного вина, пожалуй!
В целом вечер протекал весьма приятно. Отужинав, офицеры разбились на группы по интересам. Болтали о женщинах, о лошадях, о политике и конечно же о войне.
Несколько человек высказались по поводу утреннего инцидента — в целом отношение было благожелательное. И слава богу!
