А мне пора переходить к скучной, но необходимой обязанности — военно-бухгалтерскому администрированию. Я в сопровождении Дырдина отправился на экскурсию по бесконечным сводчатым подвалам Покровских казарм — искать делопроизводителя по хозяйственной части. Чиновник должен выдать мне ротную печать, книгу «приход-расход» и денежный ящик, затем предстояло назначить на роту артельщика из нестроевых и подыскать себе денщика.
Последний вопрос был для меня животрепещущим. Как я уже успел убедиться, денщик или ординарец — это практически личный тыл офицера, и очень важно, чтобы в этом самом тылу был нормальный, надежный человек.
Решилось все неожиданно просто…
В коридоре у оружейной комнаты я нос к носу столкнулся с высоким ефрейтором с черной повязкой на глазу и Георгиевским крестиком на гимнастерке:
— Савка?
— Вашбродь… Господин пра… Господин подпоручик!!!
Домой мы поехали уже вместе с Савкой, отныне официально назначенным моим денщиком.
— Ну рассказывай, братец: как ты тут оказался?
— Чего рассказывать-то, вашбродь?
— Вне службы можешь звать меня Александром Александровичем. Ведь ты мне жизнь спас…
— Ну дык… — смутился Савка. — Раз оно такое дело…
— Ты рассказывай, рассказывай!
— Стало быть, как вас в госпиталь отправили, почитай, недели две прошло, и тут приказ — отвести полк на пер-фор-ми-ро-вание.
— Переформирование?
— Ну да! По железной дороге повезли нас на Млаву. Там полк весь остался, а нас, раненных, дальше повезли — до Варшавы. Там еще, почитай, две недели в госпитале лежал. Тут приказ пришел — мол, «наградить Георгием, с повышением в чине». Прямо в палате крест вручили, поздравили всяко, а потом на комиссию. И вышла мне, стало быть, полная отставка по увечью. Бумаги дали, что негодный я, и в Москву отправили. Пока на поезде добирался, маялся всю дорогу — куда себя деть? В приказчики теперь не возьмет никто — кому кривой в лавке нужен? В Мышкин воротиться? Дык я ж с двенадцати лет в Москве по торговой части служил — дома-то, почитай, уж и забыли все. Мамка с тятькой померли, а у брата старшого детев мал мала меньше. Куда им еще нахлебничек-то? Вот и думай — то ли в поденщики идти, то ли по церквам побираться.
— Да уж… — только и смог сказать я в ответ на сие немудреное повествование.
— Приехал, стало быть, я в Москву, — продолжил Савка, — и в Казенную палату двинул — пенсию справить и поощрение орденское. Туды-сюды по комнатам побегал, а в одной такой комнате — офицер сидит. Капитан. И говорит, что приказ такой есть — увечные воины, кои желают и далее служить в войсках во благо Отечества, могут прошение подать в Особый комитет
[143]
и поступить на нестроевую службу. Я маленько подумал да и попросил рассказать, где этот самый Комитет сыскать. Ну а там уже все просто было. Направили меня к месту моей прошлой службы — в наш Московский гренадерский. С тех пор и служил при арсенальной комнате. Вот так…
— Теперь, надеюсь, тебе повеселее служить будет?
— С вами, Алексан Алексаныч, и вправду веселее будет! Привык я с вами… Вы не сумлевайтесь, я не подведу!
— А я и не сомневаюсь!
Извозчик остановился у кованой калитки нашего дома. Я расплатился и приглашающе махнул рукой:
— Вот, Савка, это мой дом! Идем…
7
Офицеры нашего батальона, расположившись в так называемой «штабной комнате», обсуждали текущие дела.
На без малого восемь сотен солдат и унтеров офицеров было всего шестеро, считая подполковника и адъютанта. Время от времени компанию нам составлял наш батальонный доктор Остап Никандрович Борисов — сухощавый и глуховатый мужчина лет около пятидесяти.
Со своими сослуживцами я сошелся легко, в основном в силу прошлого жизненного опыта, ибо работа юриста подразумевает умение «просчитать» клиента.
Командиром первой роты был поручик Беляев — любимчик нашего Озерковского. Заносчивый и нелюдимый тип, к тому же хам и матерщинник, не упускавший случая пораспускать руки в отношении подчиненных. На его бледном узком лице, казалось, навечно застыло брезгливое выражение.
Второй ротой командовал поручик Пахомов — румяный и вечно сонный вьюнош весом никак не менее семи пудов. Точнее, «командовал» — это не то слово. То слово — это «числился». Командовал за него фельдфебель, а Пахомов вел бухгалтерию, ел, спал и разглагольствовал о лошадях. Как его занесло в гренадеры, мне было непонятно — ему бы в кавалерию податься. Хотя, конечно, при таких габаритах его никакая лошадь не выдержит.
Третьей роте повезло больше, чем первым двум. Ибо начальствовал там подпоручик Сороковых — балагур и весельчак с обаятельными ямочками на щеках. Фронтовик, как и я, он, помимо «Анны», имел еще и «Станислава». В запасном батальоне оказался волею бюрократов из штаба округа, ибо в тылу откровенно скучал, не зная, к чему себя применить. Вся его бурная энергия расходовалась исключительно на шутки и розыгрыши, мишенью которых обычно был флегматичный Пахомов.
Больше всех, несомненно, повезло четвертой роте, потому как командовать ею назначили умелого и скромного меня.
Сейчас господа офицеры были заняты — обсуждали обстановку на фронтах у нас и у союзников.
На начало ноября 1917 года ситуация была несколько отличной от той, что я помнил из читанных когда-то книг о Первой мировой войне.
На Северо-Западном фронте, где мне посчастливилось воевать, русская армия не смогла продвинуться на север дальше линии Мариенбург-Бартенштейн-Вейлау. Таким образом, задача отрезать восточно-прусскую группировку германских войск и выйти к морю с захватом Эльбинга и окружением Кенигсберга выполнена не была. Левый фланг Северо-Западного фронта проходил по восточному берегу Вислы.
На западе русские войска вышли и закрепились практически по линии государственной границы. Кроме того, были заняты районы Юго-Восточной Силезии от Оппельна и далее на юг вдоль Одера и до австрийской границы. Попытка прорыва дальше на юг — на Ольмюц, во внутренние районы Австрии — была остановлена только ценой чудовищных потерь австро-венгерских войск. По сути, двуединая монархия еще могла как-то трепыхаться, воюя с итальянцами, но возможности вести какие-либо наступательные операции на русском фронте не просматривалось.
Поскольку Болгария и Румыния в этом мире в войну не вступали, то следующим по значимости фронтом для России был Кавказский. После захвата в прошлом 1916 году большей части Внутренней Армении из-за суровой зимы боевые действия возобновились только в апреле, когда горные районы стали более или менее проходимы. Сил и ресурсов для дальнейшего наступления в направлении Стамбула было явно недостаточно, поэтому боевые действия свелись к отвлекающему удару русских войск в Месопотамии. Это вынудило турок перебросить войска с востока, после чего англичане смогли взять Багдад.
