Двери перед ними распахнулись. В ноздри путников ударили сотни аппетитных запахов. Жаренная на вертеле оленина, запеченная в глине утка, рыба на углях, паштеты, разнообразные фрукты, овощи. Проморгавшись от выступивших на глазах голодных слез, они увидели большой зал с высокими сводчатыми потолками, под которыми светили сотнями свечных огней кованые люстры. Составленный из многих большой стол буквой «П», ломящийся от разнообразных яств. Во главе стола возвышался трон, на котором восседал высокий худой мужчина, зябко кутающийся в горностаевую мантию. Пергаментная кожа, синие круги под глазами, тонкие волосинки, прилипшие к выпуклому черепу. «И впрямь не жилец», — с одного взгляда определил Ягайло. Зато остальные, его окружающие, — просто кровь с молоком.
За столом пировала шляхта. Все круглолицые, с сыто выпирающими животами, разодетые, как заморская птица павлин, — и столь же крикливые. Один за другим они вскакивали на ноги, провозглашали здравицу королю или его родственникам и опрокидывали в себя полные кубки вина, накачиваясь хмельным, как пауки мушиными соками. Как раз то, что нужно.
— Я вас оставлю, дела, — подал голос вельможа. — Пришлю своего человека, чтоб он вам помогал и приглядывал.
Не дожидаясь ответа, он коротко поклонился и собрался уходить. Ягайло значительно посмотрел в глаза вислоусому пану, мол, не вздумай чего недоброе сотворить, и принялся оглядывать стол на предмет присесть поближе к самым разговорчивым. Евлампия же глазами пожирала снедь, торопясь набить брюхо.
К путникам подлетел распорядитель с посохом, взяв их под локоток, повел к свободному месту между спящим лицом в блюдо худым пановичем и дородным сонным паном, сложившим второй подбородок на третий и все это на живот, минуя шею и грудь. Своей резной палкой он бесцеремонно растолкал подвыпивших гостей, освобождая место. Евлампия, подобрав подол, с трудом перелезла через высокую скамью, не дожидаясь слуги с чашей для омовения рук, ухватила истекающую жиром индюшачью ногу и впилась в нее зубами. Ягайло недовольно сморщил нос, принюхиваясь к духу, идущему от сонного пана, который подвинулся как-то не весь, и тоже влез в свободную щель.
Повел молодецкими плечами, раздвигая себе место, омыл руки в серебряной кадушке, отгребая в стороны смятые лепестки роз, обтер их о предложенный мальчиком рушник и подцепил на нож паштета. Подложил под него срез белого хлеба, откусил и блаженно прикрыл глаза. Покатал во рту кусочки, раздавливая их о нёбо. И вспомнилось ему…
— Что это ты за гадость ешь? — толкнула его в бок Евлампия.
— Паштет из печени гусиной, — ответил витязь. — Пища богов. У нас такого не сыскать.
— И правильно, что не сыскать. Знаешь, на что твой паштет похож? Какой приличный человек…
— Уймись, постылая, — оборвал он девицу. — Я ж тебе не зужу над ухом советами, что надо руки перед едой омывать и кушать прибором, а не пятерней в общее блюдо лезть? Нет? Вот и ты ко мне не цепляйся.
Ягайло снова закрыл глаза, но теплые воспоминания о детстве не вернулись. Тьфу пропасть, подумал он и хотел пересесть к другим собутыльникам, послушать, что говорят там, но какое-то движение привлекло его внимание.
Через незаметную заднюю дверь вошла худая простоволосая девица, от горла до пят затянутая в черное платье со множеством застежек спереди и с черным же узким пояском. Пожалуй, ее можно было назвать красивой, если б не надменно-брезгливое выражение лица, коверкающее правильные черты.
— О, смотри. Никак невеста княжича нашего пропащего. — Ягайло в отместку ткнул Евлампию локтем под ребра так, что она поперхнулась обсасываемым перепелиным крылышком.
Но девица, казалось, даже не заметила подначки, во все глаза уставившись на полячку.
— Цо не старшая дочщь, Кунигунда, то младшая дочщь короля, Эльжбета, — раздалось над ухом Ягайлы шипение человека с посохом. — И милоштиво прошу, не упоминаште про ищешновения детей королевшкой крови!
— Ладно, ладно, — оттолкнул от себя слишком близко наклонившегося распределителя Ягайло. — Не буду больше.
Принцесса меж тем встала рядом с королем, склонилась и стала что-то быстро говорить, нервно дергая уголками рта и теребя в руках белый кружевной платок. Король кивал, но головы не поднимал. Меж его редких волосков заблестели на челе капельки пота. Глаза старика закатились, покрытая старческой «гречкой» рука с тонкими пальцами крепче вцепилась в подлокотник. Принцесса же продолжала говорить, не обращая на муки отца никакого внимания. «Понятно теперь, что значит плешь проесть», — подумал Ягайло. Вызнать бы еще, что она хочет. Впрочем, так ли сложно?
— Слышь, Евлампия, я пойду по залу потрусь, — прошептал Ягайло ей на ухо. — А ты посиди тут, никуда не уходи, ладно?
Он тут же пожалел о сказанном.
— Вот еще, — фыркнула Евлампия в своеобычной манере противоречить всему, что ей скажут. — Душно тут, что в ларе с зимними мехами. Выйду на воздух, вдохну свежего ветра.
Спящий рядом шляхтич вдруг вскочил на ноги, заорал дурным голосом: «Так здравствует в веку крол Казимир и жего родные!» — хлобыстнул из кубка неразбавленного вина, разрубил саблей кулебяку вместе с деревянным блюдом, упал обратно на скамью и снова захрапел. Ягайло покосился на него неодобрительно, взял свой кубок и направился к компании побольше. Богато одетые паны, сдвинув ближе чубатые головы, о чем-то увлеченно спорили вполголоса, шевеля седыми усами. Присел рядом на скамью, украдкой подвинул одного из спорщиков. Тот был настолько пьян, что даже не заметил оказии и продолжил излагать свои мысли ощеренной щучьей голове, пялящейся на него с недалеко стоящего блюда.
Евлампия же перекинула ноги через скамью и направилась к выходу. Страж, видевший ее со знатным вельможей, без лишних вопросов распахнул перед девицей дверь, а потом ловко, без скрипа, прикрыл. Может, воины они были и не очень знатные, но слуги замечательные, любой монарх позавидует. Девушка прошла через освещенный мерцающими плошками с жиром длинный коридор, вышла на знакомое крыльцо, как статуями, уставленное стражниками. Осмотрела двор. Слева не было ничего интересного: колодец, несколько навесов с заготовленными на зиму дровами, деревянные лабазы, в которых мычала, хрюкала и квохтала приготовленная для королевского стола живность. Несколько прачек стирали королевские же панталоны и развешивали их на специальных козлах, стыдливо упрятанных за одну из построек. Замутненную золой и грязью воду они опрокидывали в круглые каменные сливы.
Справа был разбит небольшой сад не сад, беседка не беседка. Врытые в землю саженные жерди с перекладинами густо оплетал дикий виноград. Смыкаясь над головой, он давал густую сень, под которой переливалась солнечными зайчиками манящая прохлада. Одной рукой подобрав подол, Евлампия направила стопы свои к шпалерам. Одни стражники с крыльца как-то странно посмотрели ей вслед, с вожделением и грустью, другие заулыбались в усы, в остальном сохраняя свою каменную неподвижность.
Девица дошла до сада-беседки и поразилась его внутреннему устройству. Вблизи он казался гораздо больше, чем от покоев. Гибкие лозы свисали внутрь не просто так, а образуя небольшие кельи округлой формы, в каждой из которых стояла скамеечка с витыми ножками.
