Все люди, с которыми Ромка общался до встречи с Мирославом, в такой ситуации говорили какую-нибудь банальность вроде «ну вот и ты», «ну что, готов?» или «приступим». Мирослав никогда не опускался до такой ерунды и не подавал виду, что ждет какой-то реакции. Пауза затягивалась.
— Я готов, — выдохнул Ромка сквозь сжатые зубы, наливаясь румянцем смущения и злости.
Желая того или нет, Мирослав снова унизил его, удостоив в ответ лишь легким кивком и едва заметным взмахом руки. Мол, в позицию.
Ромка обвел глазами палубу, на которой в предвкушении замерли матросы, охочие до зрелищ, глянул наверх, ожидаемо увидев свесившуюся из «вороньего гнезда» голову впередсмотрящего. И даже навигатор, который делает вид, что занят своими картами, нет-нет да и зыркнет бесовским черным глазом в сторону кормовой надстройки.
Выдохнув и встряхнув кистями, он встал, как учили. Подбородок чуть опущен, плечи расслаблены, правая рука свободно лежит на эфесе, но в любой момент готова выхватить клинок и нанести удар. Вес перенесен на отставленную назад ногу, чтоб в случае неудачной атаки не «провалиться» и не подставить противнику спину и затылок.
Мирослав сделал шаг. Мальчик понял, что этот урок будет необычным. В руке у мужчины не было привычной абордажной сабли с крупнозубой пилой по обуху. Он что, собирается учить, как надо обороняться голыми руками, или готовит какой-то подвох?
В груди у Ромки словно оборвался тяжелый камень и полетел вниз, наматывая на себя внутренности. Мирослав приближался. Юноше захотелось выдернуть клинок и упереть его в надвигающуюся грудь, рубануть наискось, всадить под ребра. Но он сдержал себя. Ведь это же тренировка. Или уже не тренировка? Черт…
Одним неуловимым движением воин преодолел разделявшее их расстояние. Одна его рука легла на эфес клинка, так и оставшегося в ножнах, вторая сгребла рубаху юноши за ворот и чуть скрутила. Ткань впилась в горло. Перед глазами парня поплыли алые круги.
Хватка тут же ослабла, пропуская в Ромкины легкие глоток живительного воздуха, но пальцы до конца не разжались.
— Если тебе хочется достать оружие, доставай. Потом времени может не быть, — негромко произнес Мирослав и, отпустив воротник, скользнул обратно на середину надстройки.
Ромка выхватил шпагу и описал в воздухе круг острием. Но прежде чем он успел направить его на противника, Мирослав снова оказался рядом, поймал Ромкино запястье и скрутил его вниз. Юноша вскрикнул, пальцы ослабли, но шпага не успела выскользнуть из ладони.
Воин отпустил его руку и, уходя за пределы досягаемости, напутствовал:
— Не размахивай. Бей сразу.
Caramba! Разозлившийся Ромка прыгнул вслед за ускользающей тенью с единственным желанием — воткнуть два локтя отточенной стали в грудь ненавистному человеку.
Острие проткнула воздух, он сам заплелся в ногах и наверняка растянулся бы на просмоленных досках, если бы рука воина не подхватила его.
Мирослав плавно перетек за его спину и проговорил на ухо:
— Не теряй опору.
Не помня себя от ярости, Ромка рубанул на звук. Шпага с глухим стуком ударилась об мачту и завибрировала так, что загудели все кости. Стальные пальцы сдавили его предплечье. Вся правая половина тела обмякла, и парень тряпичной куклой повис на плече ратника.
— Не горячись.
Давление ослабло, к Ромке вернулась способность двигаться, но на это уже не было сил. Он чувствовал себя как собака, попавшая под колесо телеги. Мирослав, по-отечески придерживая молодого графа под локоть, довел его до скамеечки, прибитой под кормовым ограждением, и осторожно усадил. Сам пристроился рядом.
Помолчали.
Мужчина в своей обычной манере, юноша — просто потому, что не знал, что надо сказать. Он был избит и растоптан с потрясающей легкостью и невероятным изяществом. Ромка чувствовал себя странно. Он был благодарен Мирославу за то, что тот не валял его по палубе, как куль с мукой, и не позорил перед матросами, но от этого ему почему-то было еще обиднее.
— Мальчик, — негромко позвал Мирослав.
Ромка вздрогнул. Он не ожидал, что суровый воин первым прервет молчание.
— Ответь мне, в чем суть боя?
— Суть?! В победе, конечно! — не задумываясь, выпалил молодой граф.
— Нет, победа — это цель, а не суть.
— Ну и что? Какая разница? Ведь главное — победить.
— Да, — кивнул мужчина. — Но, не понимая сути, ты не сможешь побеждать.
— А если буду понимать, то это сделает меня непобедимым, — с сарказмом заявил юноша.
Он был рад лишний раз уколоть Мирослава, все время оказывающегося правым, что бесило парня больше всего.
— Нет, — улыбнулся тот. — Но сильно повысит возможности.
— Так чего понимать-то надо?! И зачем вы меня так? Я ведь не глупый, мне же и словами можно. — Он совсем по-детски шмыгнул носом. — Я ведь пойму.
— Хороший пример стоит многих слов.
— А чего пример-то? — снова заныл Ромка. — Отвесили тумаков, аж в глазах засверкало, и все.
— А почему отвесил? Почему ты как рябчик в силке бился, а сделать ничего не смог?
— Как почему? Вам и лет больше, и учились вы эвон сколько, а я-то чего? Разве что по праздникам на кулачках.
На лице Мирослава мелькнуло подобие улыбки.
— На кулачках, значит? А чего же ты не бил, когда я близко подходил?
— Так у меня ж шпага была, — воскликнул Ромка.
— И помогла она тебе?
Тот потупился, задумался. В глазах Мирослава неярко разгорелись огоньки радостного ожидания.
— Нет, не помогла, — тихонько выдохнул он. — Длинная очень.
— Правильно. Когда я вблизи оказывался, надо было ее бросать и коленом или локтем двигать.
— По-подлому? — изумился Ромка.
— И по-подлому. Настоящий бой — это либо ты, либо тебя.
— Так вы к тому клоните, что в бою все средства хороши?
— Не все, — в голосе Мирослава появились наставительные нотки. — А только те, которые приведут к победе. Быстро и легко.
— Это и так понятно.
— А раз понятно, почему ты тогда позу на себя напускал? — голос Мирослава стал громче и гуще. — Зачем вертелом своим перед носом крутил? Пугать меня вздумал?!
— Вас напугаешь! — отпрянул мальчик, увидев прямо перед собой два холодных узких зрачка.
— Точно. Я не тот человек, чтоб меня пугать. Меня надо бить сразу. Насмерть. А вот портовых забияк, к примеру, стоит пугнуть, чтоб не лить кровушку понапрасну. Понимаешь?
Ромка задумчиво кивнул, усваивая простые истины, открывшиеся для него по-новому.
— Пойдем возьмем у боцмана ведро, водицей окатимся, а то употели, через час псиной будем вонять.
