— Да я уже… — поморщил нос молодой граф.
— Тем более.
Длинная узкая лодка, связанная из стеблей тростника, ткнулась носом в золотистый песок. Два гибких черноволосых гребца в набедренных повязках из пальмовых листьев бросили на днище весла, выструганные из цельного куска дерева, спрыгнули в воду и затащили посудину на берег. Высокий человек в длинном плаще с красным от южного солнца лицом легко перемахнул через борт. Следом за ним грузно перевалился высокий громила с матерчатым чехлом за спиной.
— Ну и духота, — пробормотал он, утирая рукавом вспотевший лоб. — Как у султана в гареме.
— А ты там бывал? — спросил высокий человек, обнажив в улыбке крупные зубы.
— Нет, но надежды не теряю.
— Не разочаруйся смотри.
— А что, там так плохо? Фонтаны, бассейны, гурии вокруг, одетые только в собственную стыдливость…
— Только ты учти, там не только жены султана живут, но и матери их, и их матери, и жены предыдущего султана. А они с возрастом не хорошеют. Да не забудь, что дети сопливые тоже там бегают, лезут везде. Шум, гам!
— Так ты, Тимоха, выходит, в гареме бывал, — присвистнул громила.
Его товарищ отмахнулся, вспрыгнул на камень и достал из-за пазухи небольшую подзорную трубу. Второй завозился на песке, устраивая в тени большого валуна тюки и футляры. Превозмогая приливную волну, аборигены столкнули тяжелую лодку обратно в воду. Тот, что покрупнее, встал на одно колено почти на самой корме. Попеременно погружая весло то с одного борта, то с другого, погнал лодку вдоль берега короткими толчками. Тот, что постройней, улегся на самом носу и свесил голову за борт, покачивая в мускулистой красно-коричневой руке короткую палку с наконечником из рыбьей кости.
Высокий человек слез с камня, лег и задремал, натянув на голову плащ. Громила покачал головой. За все время их знакомства он ни разу не видел, чтоб его компаньон снимал эту длинную тряпку. Он мог расстаться с колетом, камзолом, остаться в батистовой рубахе, как сейчас, или даже с голым торсом, но плащ!.. Громила хмыкнул, отбросил пальцем наглого краба, вознамерившегося вырыть норку прямо под его ногой, разложил вокруг себя несколько пакетиков с ингредиентами и принялся смешивать адское зелье.
Теплая забортная вода лилась на затылок, стекала по изрядно отросшим волосам и тут же высыхала на просмоленных досках. Ромка отфыркивался, ловил влагу горстями, размазывал ее по загорелой шее и белой груди, пытаясь выжать хоть каплю прохлады. Вскоре соль засаднила кожу, и он вынырнул из-под струи, перехватив у Мирослава деревянное ведро. Поймав за руку проходящего юнгу, молодого человека с томной отстраненностью в глазах, Ромка знаками велел ему набрать воды. Судя по всему, морская часть путешествия подходила к концу, и ему надо было входить в образ гордого испанского гранда.
Тот пожал плечами, намотал на кулак конец тонкого линя, перебросил ведро через борт, начал вытаскивать, случайно зацепил ободом за леер, и вода выплеснулась частью обратно в море, частью на Ромкины сапоги. Тот вспыхнул, дернулся, схватился за бок в том месте, где обычно висела шпага. Не найдя ее, он смутился окончательно и потух. Юнга спокойно вынул из-за борта второе ведро, поставил его на палубу и хладнокровно удалился.
Ромка застыл истуканом, раздувая ноздри и пыхтя. Пальцы его сжимались и разжимались, как щупальца каракатицы, вытащенной из воды. Ноги выделывали какие-то странные кренделя. Чтоб не молчать и не стоять столбом, он пнул какую-то деталь, торчащую из палубы. Та оказалась прибита намертво, и к Ромкиным несчастьям добавился ушибленный палец. Ведро упало, и вода растеклась по палубе.
— Вот посудина, — ругнулся Ромка. — Наприбивали тут. И не развернуться вовсе.
Мирослав, не разгибая спины, повернул голову и посмотрел на юного графа долгим внимательным взглядом.
— Что, дядька Мирослав? Скажете, не прав я? — пробурчал Ромка, примеряясь к большому неудобному ведру.
— Эта каравелла — один из лучших кораблей на всем белом свете. Ходкая, маневренная. Кубрик есть. Если бы ты видел, на чем Колумб Америку открывал, то пренебрежительно об этой «посудине» не отзывался бы.
— А чего такого не было на тех кораблях?
— Да почитай ничего. Верхней палубы не было, только надстройки, кормовая да носовая, бак и ют по-морскому. Да домик у передней мачты. Там люди, свободные от вахты, навалом спали. Тут же грузы, кони, пушки, все в кучу. В бурю даже придавливало спящих иногда.
— И Колумб так? — удивился Ромка.
— Нет, Колумб в надстройке спал, на корме, как ты сейчас, а вот все остальные… Первые каравеллы мало отличались от варяжских драккаров, парусной оснасткой разве, а так лодка лодкой.
— Дядька Мирослав, а правда, что варяги в Америке еще двести лет назад побывали?
— За двести не поручусь, а что были — это точно. Только они северней ходили, через Исландию и Зеленую землю. Грин ленд, — пояснил он, увидев, как лезут вверх от непонимания Ромкины брови. — Это зеленая земля по-нашему.
— А почему об этом континенте не знал никто?
— Да варяги — они люди такие, ты с ними по-человечески, торговать, соседствовать, а они тебя в полон. В рабство. Кому охота с такими сведеньями обмениваться?
— Прямо сразу в рабство? Как татары?
— Не так, как татары, конечно. У варягов рабы с хозяевами в одном доме спят, с одного стола едят, одной шкурой укрываются, но все равно. Рабство — оно и в Эфиопии рабство.
— А Эфиопия, это где?
— Это далеко. За Мавританией. Но я не о том, я о варягах. Так-то они борзые, а вот если дать им по сопатке, так сразу зауважают.
— Дядька Мирослав, а отчего так?! Я вот и по мальчишкам во дворе заметил! Если ты с ними вежливо, куртуазно, как франки говорят, так они тебя харей в грязь. А если ты их харей в грязь — они тебе почести, как королю.
— От слабости все. Слабый боится, что кто-то его слабость учует и ткнет харей в грязь, а сильному этого бояться не надо. Он может быть куртуазным.
— Так, а если…
— Отрок, — строго оборвал его Мирослав, — я воды-то дождусь?
— Тиерра! Тиерра! — донеслось из «вороньего гнезда». — Земля!
Все свободные от вахты матросы кинулись на нос, обезьянами повисли на снастях. Ромка, свесившись за борт, в радостном нетерпении силился увидеть то, что несколькими минутами ранее разглядел со своей площадки впередсмотрящий. Наконец ему удалось разглядеть какую-то неясную дымку на горизонте. Постепенно она превратилась в тонкую черную полоску.
— Эспаньола! — заорал Ромка, сорвал с шеи красный платок и замахал им, как флагом.
Все, кто был на борту, подхватили его крик.
— Чего разорались, как тюлени на лежбище! — перекрыл гул голосов рокочущий бас. — До Эспаньолы далеко еще. Это острова, лежащие перед ней. Тут первый, здоровый, потом маленькие пойдут, один за одним, как бобы в стручке. Насмотритесь. По местам, каракатицыно отродье!
