— Мы воевать собираемся? — спросил Ромка.
— Ну, дон Рамон, я вам удивляюсь. Все об этом знают, а кто не знает, тот догадывается. Один вы в эмпиреях витаете. На днях к дону Эрнану приходили послы от одного местного племени, люто ненавидящего мешиков.
Ромка вспомнил. Действительно, дня через три после ухода послов Мотекусомы в лагерь приходили какие-то местные. У всех нижняя губа была проколота в нескольких местах, утыкана кусками цветного камня и золотыми пластинками, да и уши были изукрашены примерно тем же манером. Не по-мешикски.
— Они хотят заключить с нами военный союз. Адмирал узнал от них много полезного.
Ромка покачал головой. Приходилось признать, что в настоящей жизни с ее неоднозначностью и наличием второго, третьего и еще много какого дна он еще совсем не ориентируется.
За разговорами они незаметно добрались до площади, где собрались почти все обитатели Вера-Крус, включая кубинских рабов и слуг из местных индейцев. На высоком помосте, над которым высились три наскоро срубленные виселицы, стояли Кортес и высокий мужчина с голым торсом, огромными руками, сложенными на груди, и выпирающим волосатым животом — палач. На голове душегубца красовался черный глухой колпак до плеч. Сквозь стреловидные прорези блестели черные глаза. Ромка и не думал, что у них в армаде есть такой человек. Скорее всего, в жизни он ничем не отличался от обычных матросов или солдат, а униформу свою надевал только по необходимости. Такой вот, как сейчас.
Под помостом сбились в кучку несколько десятков человек, большинство в исподних рубахах или вообще без них. Руки у всех были связаны за спиной, на лицах и телах проступали синяки и ссадины. Среди них вороновым крылом выделялась черная сутана. В рядах заговорщиков оказался и капеллан армады Хуан Диас.
— Наша экспедиция достигла переломного момента, — говорил Кортес. — Не скрою, мы в тяжелом положении. Многие из нас ранены, еды не хватает. Мешики настроены к нам враждебно. Во время таких тяжких испытаний в наших рядах отыскались люди, готовые ради своей выгоды устроить заговор. Сначала они хотели уговорить всех вернуться на Кубу, где обогатились бы, а нас ожидали бы только позор и долги.
Толпа неодобрительно загудела.
— А когда поняли, что это им не удастся, решили захватить два корабля, перегрузить на них большую часть добычи и оставить нас на этих берегах, один на один с войсками мешиков.
Толпа взорвалась гневными криками.
— Но, к счастью, нашлись люди, которые не пожелали участвовать в этом грязном заговоре, не захотели лить христианскую кровь и выдали зачинщиков. Теперь я представляю их на суд. Вот они. — Он ткнул пальцем в арестованных.
— Вздернуть их! Вздернуть! — раздались крики. — Отрубить головы! Четвертовать! Посадить на кол! Порвать на куски! — Толпа угрожающе шагнула вперед.
Лица арестованных посерели. Заговорщики никак не ожидали такого оборота дела.
— Слышали, что о ваших деяниях думают люди?! — спросил адмирал.
— Да вы что! — крикнул один из них, выступая вперед. — Это не мы, это он заговорщик, — дрожащий палец с темной каймой под ногтем указал на Кортеса. — Он подбивает вас на неповиновение губернатору Кубы и, значит, королю Карлосу.
Из толпы вылетел камень и ударил кричавшего в лоб. Тот подавился словами, отступил на шаг, утер кровь с лица и затерялся за спинами товарищей по несчастью.
— Ну и о чем тут еще говорить? — вздохнул Кортес, достал из раструба перчатки бумагу с болтающейся сургучной печатью, развернул и нарочито официальным голосом зачитал: — Властью, данной королем, и поддержкой, оказанной народом, приговариваю вас к повешенью. Подписано двадцать четвертым днем месяца июля, года тысяча пятьсот девятнадцатого от Рождества Христова членами военного суда под председательством Эрнана Кортеса, заверено королевским нотариусом Амадоро де Ларесо. Приговор привести в исполнение немедленно.
Солдаты комендантского взвода двинулись к несчастным. Палач повернулся к виселицам и стал поправлять на одной из них веревку. Толпа роптала.
— Но, учитывая сложность нашего положения, христианское смирение и человеколюбие, повелеваю помиловать всех, кроме… — Он выдержал долгую паузу.
Все затаили дыхание. Над площадью нависла гнетущая тишина. Казалось, вскрикни сейчас маленькая птичка, и все оглохнут.
— Педро Эскудеро и Хуан Серменьо должны быть повешены!
Многие облегченно выдохнули.
— Навигатору Гонсало де Умбрия надлежит отрубить ногу, чтобы не бегал куда не надо, остальным дать по двести палок. Хуана Диаса отпустить. Священника бить палками не пристало, — произнес Кортес, свернул в трубочку приговор и быстро, почти бегом спустился с помоста, стараясь не слышать пронзительных криков де Умбрия и радостных возгласов людей, избежавших петли. Эскудеро и Серменьо не проронили ни звука до самого конца.
Чуть позже Мирослав сидел около родника за оградой крепости и промывал небольшую рану. Рапира бунтаря все-таки оставила еще один след на покрытом шрамами боку. Мускулистый торс русича поблескивал в редких лучиках солнца, пробивавшихся сквозь густую листву.
Шорох? Показалось? Нет, точно шорох. Продолжая одной рукой водить вокруг уже дочиста промытой раны, воин незаметно вытащил из-за голенища нож, подобрал под себя ноги и легкой тенью метнулся вбок. Он ухватил что-то мягкое, выдернул на свет, готовясь всадить клинок по самую рукоять, и чуть не сомлел. Мирослав отстранился, разглядывая свою добычу. Однако! Перед ним во всей своей красе, прикрытой лишь бусами и легкой набедренной повязкой, стояла Марина — помощница, переводчица, а может, и любовница адмирала.
— Чего ты тут высматриваешь-то? — грубо спросил Мирослав.
Она помотала головой и улыбнулась, сверкнув черными глазами.
— Не понимаешь по-русски, да? Знаю, что не понимаешь. Ну, иди, — смягчил он свой сиплый голос. — Нечего за голыми мужиками подглядывать.
Он легонько толкнул ее к кустам. Марина развернулась и, звякнув серебряным смехом, бесшумно растворилась под сенью деревьев.
Через час Кортес собрал капитанов в главной комнате недавно отстроенной мэрии.
— Сеньоры! — обратился он к ним. — Мы счастливо избежали заговора, но положение наше гораздо труднее, чем кажется на первый взгляд. Мы не только умираем от голода и болезней, нас подтачивают безделье и неуверенность. Людям нужно дело, иначе они раскиснут.
— И что? — спросил Пуэрто-Карреро. — Устроить небольшую войну?
— Почему небольшую? Давайте устроим настоящую. Думаю, все мы с большой охотой узнаем, так ли велика мощь Мотекусомы, как об этом рассказывают.
— Но армия мала и обескровлена, — возразил Пуэрто-Карреро.
— Это вопрос не здоровья, а веры и силы духа. Уверяю вас, в походе большинство ран залечится гораздо быстрее, чем если мы будем продолжать гнить в этих болотах. Приходившие недавно индейцы обещали нам несколько тысяч человек в качестве носильщиков и воинов. Даже с их примитивным оружием это большая сила, и ею надо воспользоваться, пока они не испугались и не передумали.
