— Слышь, княже, что это твои ребятки затеяли?
— С орудиями-то? — Князь Андрей посмотрел вслед указующему царскому персту. — Это новый способ стрельбы. Два ядра сцепляем и бухаем одновременно. Они в полете закручиваются друг вокруг друга и косят неприятеля, аки косой.
— Разумно, разумно. Сами придумали али надоумил кто?
— Сами, царь-батюшка, — обиделся князь. — Нешто мы лапотники какие, с тевтона да ливонца слизывать?!
— Ладно, ладно. Не кипятись, — примирительно улыбнулся государь в густую русую бороду. — Верю.
Бомбардиры одновременно поднесли факелы к запальным отверстиям. Многочисленная государева свита поразевала рты и заткнула уши. В запальном отверстии одной бомбарды закурился сизоватый дымок, около второй вышла какая-то заминка. Пушкари забегали кругами, а потом, побросав багры и банники, спотыкаясь о ведра с водой, предназначенной для охлаждения стволов, кинулись врассыпную. Первое орудие изрыгнуло сноп пламени. В тот же момент ствол второго дернулся и с треском сорвался с деревянного лафета. Взмыв вперед и вбок, он зацепил первую пушку и выбил дульные цапфы из держателей. Второй ствол поднялся верстовым столбом, потом медленно завалился прямо на ядра, сложенные кучкой. Хрустнули деревянные брусья, в воздух полетели комья земли и деревянная щепа. Ядра раскатились, как яйца из-под плохой наседки.
Бояре в горлатных шапках, кудрявые рынды, суровые сотники, сокольничие с перчатками на правых руках, стряпчие, постельничие, виночерпии и прочий сброд, околачивающийся вокруг высочайшей особы, не разбирая чинов, повалились друг на друга.
— Однако! — хмыкнул царь, часто моргая и потирая ухо. — Не сработала придумка-то.
— Так и Москва не сразу строилась, — ответил князь, почесывая бровь левой рукой, на которой не хватало мизинца. — Пообвыкнут, научатся нормально запальники подносить.
— А пищали у тебя в хозяйстве есть?
— Есть германские, свейские, британские. Что сами делаем, что приспосабливаем под свои нужды. У меня целая полусотня там, в лесочке тренируется. С обрезами для конного бою. А что тишина стоит, так они, наверное, стволы чистят после ночных стрельб.
— А это у тебя сабельник? — Царь выгнул бровь. — Вот тот, с двумя клинками. Где так наловчился? — Он показал на маленького вертлявого человека, который кузнечиком скакал по траве, а в руках его, рисуя расплывчатые круги, вращались две короткие кривые сабли.
— Он татарин, из выкрестов. Ловкий черт! А умение нам от древних македонцев досталась. От воинов Александра Великого.
— Знатно. А тут у тебя что? Мужики обнимаются? — Царь показал на лоснящиеся тела, азартно вытаптывающие в невысокой траве почти идеальный круг.
— Не обнимаются, а борются на азиатский манер.
— А чего не на греко-римский?
— Так в греко-римском ногами цеплять нельзя, токмо рукой да плечом орудуй. А тут подсечки, подножки. Сил уходит немного, а польза велика.
В этот момент один из мужчин оторвал другого от земли и бросил через себя. Дернув в воздухе босыми ногами, тот приземлился на спину.
— А по мне, так на кулачках или саблюкой рубануть.
— Мы и саблюкой учим, и на кулачках, и из самострела. И даже ножевую науку даем.
— На ножиках-то зачем? У тебя же не тати ночные, а государево войско!
— Это особый отряд. Надо, например, человечка какого выкрасть, крепостцу небольшую у врага отбить или канцлера какого с бургомистром припугнуть, чтоб не очень залупались. Кого послать? Мужиков необстрелянных? Им без няньки ходу нет. Вон под Смоленском — боевое крещение!.. Половина под стенами полегла, половина из оставшихся после от ран окочурилась. А на стенах-то ополченцы одни были. Вот я и хочу приготовить таких волков, чтоб десяток, да что десяток — чтоб одного в овин запусти, он все стадо и порежет.
— Так, может, мне дружину вовсе распустить, если твои орлы со всеми напастями справятся? — усмехнулся Василий.
— Ежели ты серьезно мое мнение знать желаешь…
— Вижу, князь, ты что-то серьезное сказать хочешь. Говори, — разрешил государь.
— Не дружина тебе нужна и не ополчение, а настоящее войско. С общим призывом.
— Это как?
— Всех юношей, достигших восемнадцати годов, надо на год или на два забирать из домов и учить ратному делу. Поголовно. И саблей чтоб, и копьем, и палить научить без промаха.
— Ты чего несешь? Ополоумел, князь? Куда сгонять? Зачем? Пахать кто будет?
— Государь, мысль новая, но ты сам подумай! — поднял руки князь Андрей. — Русского человека всяк обидеть норовит. Татары, тевтоны, норманны… Придут в деревню, мужиков порежут, девок да детишек уведут. Наши лапотники годны только косами да граблями махать, а против воина обученного они ни в жисть не выстоят. Сноровки нет. А ежели им ту сноровку привить, так постоят за дом и отечество.
— Не знаю, — почесал в бороде Василий.
— А на покос да на сеянье можно и до дому пускать, отцам подмогнуть.
— Ладно, подумаю. Кстати, ты ведь, князь, меня не затем позвал? — хитро прищурил один глаз государь всея Руси.
— Не затем, царь-батюшка. Хотя, конечно, хотелось, чтоб ты посмотрел, что не зря мы деньги казенные проедаем. Но вообще я поговорить хочу.
— Так чего сам в кремль не приехал? В палаты? Посидели бы рядком, поговорили ладком. Медов хмельных испили бы.
— Да больно много чужих ушей у тебя, — ответил князь, опустив взгляд. — Из стен растут!
Лицо царя вспыхнуло, он поднял посох и хотел ударить им в землю, но сдержался.
— И то верно, развелось болтунов. Что ни скажи, через час во всех подклетях обсуждение.
— В общем, дело такое… Даже не знаю, как начать-то, — помялся князь. — Помнишь, государь, человека нашего в Гишпании, дона де Вилья?
— Как же, помню. Хоть и нерусь, а много хорошего для нас сделал.
— Лет пять назад наговорил он там много чего, а инквизиция не дремала. Убоявшись возможных последствий, этот дон отправил свою семью в такое место, куда их католические лапы ни за что не дотянутся.
— Неужто в Московию? — притворно удивился царь, хотя прекрасно знал ответ.
— Да, в Московию, — сам того не замечая, польстил царю князь. — Да только грех случился. Напали на карету неподалеку от города. Охрану убили, жену Марию то ли пленили, то ли сбежала она. Сие мне не ведомо. А мальчонку, сына его, я позже подобрал, у меня на подворье растет.
— Это ты с ним тогда на Масленицу приходил? Он племяннику моему, сыну брата Юрия, в кулачном бою один зуб выбил да два сломал.
— Прости его, царь-батюшка, не со зла он. По незнанию.
— Да я не сержусь. Кулачный бой на Масленицу — дело святое. Я б тому отроку сам добавил бы, чтоб Рюриковичей не позорил. Так что там дальше-то?
