За вычурными парадными головными уборами из золота и серебра открылась вереница шлемов и касок из дерева и кости, также богато украшенных перьями. Было еще много чего интересного. Мимо полок с непонятными образцами касики постарались провести испанцев побыстрее и в первый раз за время пребывания в Мешико проявили хоть и вежливую, но настойчивость.
Чтобы попасть в следующую комнату, Кортесу и его спутникам пришлось пройти через невысокий, в рост среднего человека коридор с двумя толстыми глухими дверьми. После того как за ними закрылась первая, Ромке показалось, что их ведут в какой-то каменный мешок, где хотят убить, но когда открылась вторая, он понял, в чем дело. В нос шибанула невыносимая вонь, сонмы мух бросились на лица, залепили глаза, полезли в рот. Кое-как отмахавшись от настырных насекомых, конкистадоры наконец смогли рассмотреть обстановку.
В огромном зале, дальняя стена которого терялась за полчищами насекомых, находилось множество идолов разных размеров и видов. Некоторые почти не отличались от людей, некоторые — чудовища с ужасными масками вместо лиц, с непропорциональными телами в странных позах и выпученными глазами. Некоторые своими спокойными чертами, необычной одеждой и исключительно правильными пропорциями напоминали скорее каких-то небожителей.
У подножья каждого идола было привязано по одному животному. Тут были и огромные кошки, родственники тигров и пардусов, были звери, напоминавшие волка или собаку, были еще какие-то мелкие твари исключительной свирепости. Хрипя и брызгая слюной, они рвались с поводков, стараясь дотянуться до проходящих зубами. К высоким потолкам поминутно взлетал либо пронзительный вой, либо утробный рык.
Несколько голоногих индейцев порхали по узким проходам, забрасывая им то огромный кусок оленины, то целую курицу, иногда и живую, то небольшую собачку или крысу. Двое протащили обескровленное туловище человека без рук, ног и головы. Раскачав, кинули его через невысокое ограждение. Оттуда сразу раздалось утробное кваканье, плеск, чавканье и хруст перемалываемых костей. По рассказам талашкаланцев Ромка знал, что, когда несчастных индейцев приносили в жертву какому-то идолу, им рассекали грудь кремневыми ножами, вырывали сердце, а потом его и кровь приносили на алтарь. После того отрезали ноги и руки и съедали их на празднествах и пиршествах, а голову нанизывали на рожон и выставляли на обозрение. А вот туловище принесенного в жертву сами не ели, а бросали храмовым животным. Вот не думал Рамон де Вилья, что ему доведется увидеть это воочию.
Но следующая комната была еще страшнее. В глубоких корытах и ведрах из глины, украшенных множеством перьев, ползали и извивались клубки отвратительных змей. Больших и малых, толстых, как бочонок, и тонких, как конский волос. Разноцветных и аспидно-черных, с рожками на головах и погремушками на хвосте. Около каждой змеи были расставлены небольшие фигурки божков. Иногда по одному, а иногда и по пять-шесть кряду.
Еще одним длинным коридором их вывели в комнаты, до потолка заваленные золотыми и серебряными украшениями. Но они уже не согревали сердце, замороженное ужасами в предыдущих залах.
Наконец, выбравшись на воздух, конкистадоры остановились. Со смотровой площадки, за которой пачиналась парадная лестница дворца, открывался удивительный вид.
Мощенные разноцветным камнем площади сияли чистотой, прозрачная вода бежала по обшитым изразцами каналам. Кварталы беленных до рези в глазах домов строились вокруг небольших храмов. Более величественные пирамиды, в изобилии разбросанные по городу, высились над ними, как могучие индюки над кладками яиц. Повсюду поблескивали небольшие блюдца прудов, фонтанов, поднимались могучие темно-зеленые деревья, цветочные клумбы хитрых рисунков, виднелись искусственные гроты, ручейки и бассейны.
Дальше за городом переливалось гладкое водяное зеркало. Легкие облака стремительно скользили, казалось, вровень с глазами, размывая очертания далеких гор.
Пораженные и подавленные величием картины, конкистадоры начали спуск. Почти полчаса шли они вниз, то и дело раскрывая от удивления рты, завидев то хитро построенную террасу с деревьями, то глиняный круг с бороздками, в которых весело перетекали одна в другую разноцветные струйки воды, то огромную, длиной во многие сажени и толщиной с бочонок змею, лениво греющуюся на нависавшей над самой лестницей ветке. Идущие рядом касики не могли до конца скрыть свое удовольствие от созерцания их замешательства.
Но на этом чудеса не закончились. За циклопическими воротами начиналась главная улица города, как стрела пересекавшая его с востока на запад. В ее дальнем конце раскинулась главная торговая площадь, которую касики называли Тлателолькской. Казалось, на ней собралось все население — сотни людей ходили от палаток к палаткам, от лотков к лоткам, и во всем чувствовался порядок. Ромка поневоле вспомнил суету и толчею московских рядов на берегу Неглинки. Как и в Москве, для каждого товара было отведено свое место — вначале стояли лотки с изделиями из золота, серебра, драгоценных камней и перьев, накидками из узорчатых тканей. Подальше от входа грубая одежда, накидки и веревки из чего-то, напоминающего пеньку, сандалии — cotaras, ткань, скрученные нитки. Потом, как водится, сытные ряды, шкурные, ряды с живой птицей и рыбой. Длиннющие гончарные и мебельные ряды, куда привозили свои изделия ремесленники со всей империи. Отдельно продавались древесина, доски, люльки, балки, колоды, скамьи, хворост, щепа и прочие мелочи, которые на Руси и продавать-то было стыдно. Навроде снега зимой.
Однако в Мешико ничто не пропадало даром, все считалось товаром: даже человеческие отбросы собирались и складировались, а потом употреблялись в производстве, например кожевенном. По столице на каждом углу были расставлены небольшие укромные будки-уборные, из которых вечером специальными ковшами извлекали то, что за день успевали навалить туда горожане.
* * *
Ушикаль радостно шагал по дороге, почти безлюдной в этот ранний час. Несмотря на тяготящий спину груз, он радостно улыбался. Наконец-то ему удалось собрать такой урожай, что излишки можно было пустить в переработку и отнести в ближайший город на продажу. Чтоб их донести, пришлось брать с собой всех сыновей, включая маленького Алякаля. Отец с гордостью оглянулся посмотреть, как малыш, пыхтя, тащит небольшую плетеную корзину с еще горячими хлебами, укрытыми листьями и тканью. Он был счастлив.
Короткая толстая стрела вонзилась ему в горло, сбив с ног. Хрустнул переломленный позвоночник. Лежащий на земле Ушикаль не мог двинуть даже пальцем, зато прекрасно видел и слышал, как такая же стрела с глухим стуком пробила грудную клетку старшего сына. Как перечеркнули воздух еще две темные молнии, и послышалось мягкое падение двух тел. Как закутанный до горла в серый, под цвет дороги плащ человек легко перескочил через дренажную канаву, пряча под полу неизвестное ему оружие — длинную палку с приделанной поперек другой. Как забирает хлеба. Как берет тело старшего сына за ноги и волоком тащит в лес.
«Почему он не попросил? Я бы отдал так», — последнее, что успел подумать Ушикаль перед тем, как взгляд его затуманился навсегда.
