— А что делать-то будем? — спросил Ромка.
— Помоемся и спать. — Отец махнул рукой в направлении небольшой комнаты, где была приготовлена серебряная ванна с теплой водой, в которой плавали лепестки роз и листья каких-то пахучих растений. — Завтра, чувствую, у нас будет непростой день.
— Если доживешь, — раздался над ухом у Ромки знакомый голос.
Из полумрака купальни появился высокий силуэт. Свет блеснул на лезвии длинного кинжала.
— Альварадо? — удивился Ромка.
— Как есть, — оскалился тот в белозубой улыбке.
Из-за кровати появился де Сандоваль с мечом в руках. Скрипнула дверь большого шкафа, встроенного в толщу стены, и прямо на постель, приготовленную для Ромки, ступил сапог де Ордаса. Из купальни появился Кортес, за его спиной маячили сальная рожа Веласкеса де Леона и несколько солдатских марионов.
Прежде чем кто-то что-то успел понять, Вилья-старший подпрыгнул и рубанул Сандоваля по шее ребром ладони. Испанца развернуло и отбросило к стене. Приземлившись на корточки, чтобы пропустить над головой выпад Альварадо, Лже-Мотекусома врезал ему кулаком под колено и, снова подпрыгнув, добавил локтем под подбородок. Голова дона Педро закинулась, и он кулем повалился на Кортеса. Тому пришлось отдернуть в сторону острие меча, чтоб ненароком не проткнуть соратника. Де Ордас споткнулся о выставленную Ромкой ногу и покатился кубарем, своротив по дороге медную жаровню. По полу прыснули яркие угли. Веласкес де Леон метнулся в ноги правителю, но не попал, и голая пятка вмяла его лицо в глубокий ворс ковра.
Вилья обернулся к двери, желая сбросить засов. За его спиной грохнуло. Пуля, выпущенная кем-то из солдат, ударила по каменной стене и с визгом ушла в потолок. Над самой головой Ромки просвистело лезвие меча, он присел, тут же получил сильный удар в висок, потом еще один. Сознание его померкло.
Его тусклый огонек снова разгорелся минуты через полторы. Сначала издалека, как сквозь воду, забившую уши, до него стали долетать голоса, о чем-то ожесточенно спорящие. Потом он почувствовал что-то холодное у своего горла.
Молодой человек с трудом разлепил веки, перепачканные кровью, и в полутьме нащупал взглядом несколько колыхающихся фигур. Потом пришла боль. Зарождаясь в правом виске, она, как ненасытный завоеватель, захватывала голову, плечи, грудь, живот. Он дернулся и застонал. Сталь прижалась к горлу плотнее, на нем зазудел легкий порез.
— Вот и сынок твой очухался, — донесся до Ромки злой надтреснутый голос капитан-генерала. — Перестань куражиться, а то отправим его в забытье навечно.
— Хотите сокровища Ашаякатля, так берите их и убирайтесь из города, — горячился в ответ его отец. — А бумаги подписывать я не буду.
— А сына не жалко?
— Возможно, я погибну, но и тот, кто причинит ему вред, отсюда живым не выйдет. Все это слышали? — грозно спросил Вилья.
Полоска ледяной стали чуть отодвинулась от Ромкиного горла.
— Смерть тебя не страшит, но спасешь ли ты его?! — вопросительно поднял бровь Кортес. — Давайте так. Мы его забираем с собой, без сюрпризов покидаем дворец, осмысливаем сложившуюся ситуацию, утром встречаемся и пытаемся решить все наши вопросы.
Ромку вздернули на ноги и повели по темным переходам. По дороге он заметил несколько безжизненных тел, наскоро оттащенных в угол. Его затошнило.
В темном закоулке, образованном изгибом стены дворца правителя Мешико и отвесно поднимающейся вверх скалой, метались голоса. Грубый мужской настойчиво убеждал:
— Сделаешь. Вот зелье, хватит и нескольких капель. Он умрет дня через два, поэтому на тебя никто не подумает.
— Куаутемок, я сказала: нет, — резко ответил женский, истерично забираясь в верхние регистры.
— Бери, я сказал, иначе…
Послышалась возня, звонкий шлепок пощечины, глухой звук бьющейся глиняной плошки и тяжкий гул полновесного удара. Наступила тишина.
Мотекусома сидел на золотом троне, перенесенном из его дворца в главный зал дворца Ашаякатля. Несколько касиков и солдат с аркебузами наготове прятались в закутке, отгороженном ширмами в дальнем конце зала. Остальные слуги толпились в прилегающих комнатах, готовые исполнять любой каприз своего повелителя.
Мотекусома перевел в этот дворец весь свой обиход — слуг, жен, крупнейших сановников, советников и военачальников. По-прежнему совершалось его ежедневное купание. По-прежнему к нему приходили посланцы из самых отдаленных земель и привозили дань. Все городские дела теперь тоже вершились здесь, под пристальным оком Кортеса. Посетители проходили теперь не через главные ворота, а через боковой вход и подолгу ждали, перед тем как предстать перед великим правителем.
Сейчас к трону приближались несколько касиков, среди которых были и племянники настоящего Мотекусомы. Все они устремили глаза в землю и трижды поклонились.
— Что привело вас ко мне? — спросил правитель из-за перьевой завесы.
— О великий! — начал один. — Мы явились узнать, не надо ли тебе чего, всего ли у тебя в достатке. Достаточно ли скоро слуги выполняют твои указания?
— Да, любезные мои подданные. Мне очень приятно провести несколько дней в обществе наших друзей, — он сделал ударение на слове «наших».
— Но в городе ходят слухи…
— Не стоит верить слухам, — мягко оборвал касика Мотекусома, памятуя о том, что либо Марина, либо падре Херонимо внимательно слушают их разговор. — Переезд произошел по моему собственному желанию. К тому же вы все слышали слова жрецов, которые передали волю Уицилопочтли, одобряющего это мое решение.
— Как прикажете, повелитель. Но знайте, из Наутлы пришел гарнизон во главе с доблестным…
— Вон отсюда! — вскричал Лже-Мотекусома.
Не поворачиваясь спиной и кланяясь до земли, касики покинули зал. Последним за дверь вышел Куаутемок.
Из небольшой дверцы за троном появился Кортес.
— Зачем вы с ними так грубо? — вполголоса съехидничал он. — Подданные все же, да и любят они вас, кажется, неподдельно.
— Я с трудом удерживаю их от резни, — прошипел в ответ Лже-Мотекусома. — Каждый день они приходят и намекают на одно и то же. Жрецы мутят воду, заявляя, что получили откровение от некоторых богов. Мол, я нахожусь в плену. А если вспыхнет мятеж, то они, пожалуй, могут поставить над собой другого сеньора. Чтобы хоть как-то погасить зачатки заговора, мне пришлось арестовать нескольких видных касиков из ближайших поселений и посадить их на цепь. Уицилопочтли и Тескатлипока вновь заговорили через своих жрецов. Они, дескать, недовольны тем, как пренебрежительно относятся к ним белые люди. Если им придется соседствовать с крестом, то они намерены оставить страну. Если Мешико желает их сохранить, то всех пришельцев надо перебить, ибо они — насильники и святотатцы. Пятерых великих касиков испанцы держат в цепях, а священные предметы перелили в слитки! Перелили?!
