По взгляду капитана Павел почувствовал, что пора заканчивать свою речь. Сейчас его либо запрут в каюте до конца турпоездки, либо…
— Хорошо. Вас ведь зовут Патрик, верно? Так вот, Патрик, возможно, вы сможете нам помочь. Дело в том, что пропал один матрос — Ариан Мартенс. Я знаю его не первый год, это серьезный, не склонный к шуткам и прочим вольностям человек. Я знаю его жену, его семью, родителей. У него сын на два года младше моего Артура… Надо найти Ариана, и для этого я приказал обыскать корабль. Вы пойдете в носовой трюм и осмотрите его вместе с ним. — Бриггс указал Павлу на спину поднимавшегося перед ними по трапу матроса. — Это Волкерт Лоренсон, он друг Мартенса, и очень переживает за судьбу своего приятеля. И немного говорит по-английски. Я думаю, что вы сможете договориться с ним. Приступайте!
Эта команда капитана относилась уже ко всем. Двоих на корму увел за собой Ричардсон, а невысокий бородатый коротышка в матросской робе, чересчур длинных штанах из серой ткани и стоптанных ботинках оглядел Павла с головы до ног и махнул рукой, призывая идти следом за собой. Разговора не получилось, но Павел особо и не старался. Лоренсон первым исчез в набитом бочками со спиртом трюме и, судя по звукам шагов, обшаривал правую сторону помещения. Павлу пришлось двигаться налево. Он пробирался между рядов с бочонками, осматривал пространство между ними и, насколько мог видеть в темноте, оглядывался по сторонам. Под ногами захлюпало, и Павел посмотрел вниз. Пол оказался залит водой, и, кажется, она продолжала прибывать. Пока спасали высокие ботинки, но это ненадолго. «Отлично, не хватало еще утонуть. Надеюсь, что за оставшееся мне время вода не успеет подняться». Дальше Павел двигался осторожнее. Но уровень воды не поднимался, он оставался равномерным — сантиметров пять или немного больше. Значит, новые медные листы обшивки корпуса «Марии Селесты» действительно разошлись, а течь прекратилась после того, как доски корпуса бригантины разбухли. Ну да, все так и есть — иначе откуда здесь взяться воде? Отлично, еще одна версия получила свое подтверждение на практике. Он добрался до глухой стены носового трюма и повернул назад, ориентируясь на светящееся квадратное пятно впереди и наверху — выход из трюма. Павел неторопливо шел по мокрым, покрытым водой доскам и осматривался по сторонам. Нет здесь никого, это и так понятно. Похоже, что и Лоренсон давно сбежал, бросив дурачка-иностранца бродить среди бочек в одиночку. Ну и ладно, зато прогуляться в грузовом трюме ему разрешил сам капитан. Павел остановился перед очередной шеренгой бочонков, присмотрелся к ним. И почувствовал еле уловимый характерный запах — пахло спиртом. Странно, ведь трюм до сих пор на проветривании, лючные крышки так и лежат на палубе. Почему же он не улетучился? Либо концентрация его была слишком велика и опасность взрыва не миновала, либо…
Павел вернулся немного назад, потом снова вперед, вытянув шею и втягивая в себя воздух, как почуявший дичь спаниель. И нашел то, что искал, — открытый, с выбитым донцем бочонок со спиртом, в нем не хватало почти трети содержимого.
— Так вот как они перевозят груз! — пробормотал Павел себе под нос, осматривая находку. — Вот и доверяй после этого логистическим компаниям.
Версия с бунтом снова вышла на первый план: матросы запросто могли перепиться и устроить на корабле побоище. А последний выживший избавился от тел, сел в единственную спасательную шлюпку и был таков. А заодно за каким-то чертом прихватил с собой провизию, секстан и хронометр, но не тронул деньги и драгоценности в каюте капитана. Что было в том перечне находок, обнаруженных на пустом корабле? Связка писем, старые газеты, Библия, готовальня и пустые конверты. Не удивительно, что на это барахло никто не позарился. Но инкрустированную перламутром шкатулку с золотыми кольцами, браслетами, медальонами и ожерельем, украшенным драгоценными камнями, тоже никто не тронул. Как и несколько пачек банкнот — английских фунтов стерлингов и американских долларов.
— Ничего не понимаю. Что это за мятеж, если все ценности в салоне остались на своих местах, а на судне нет никаких следов насилия и борьбы? Во всяком случае, пока нет. — Павлу надоело топтаться одному в темноте и сырости, он почти побежал по залитому водой полу трюма к трапу.
На палубе, несмотря на свежий резкий ветер, хорошо и почти тепло, корабль идет на приличной скорости, но снова вокруг ни души. Но сейчас этот феномен легко объяснить — часть команды под предводительством помощника капитана прочесывает второй трюм, жена Бриггса безвылазно сидит в своей каюте, а врач… А что здесь делает фон Штейнен, интересно знать?
Высокую согнутую фигуру полубезумного судового врача Павел заметил издалека. Тот крался, постоянно озираясь, вдоль борта, остановился у липовых, прикрученных к переборке канатами бочек с питьевой водой и упал рядом с одной из них на колени. И резво пополз по палубе, едва не уткнувшись носом в сухие светлые доски, как взявшая след такса. Уронил с носа очки, выругался негромко, подхватил их и со второй попытки затолкал в боковой карман потрепанного пиджака.
— Эй, Клаус, что вы там нашли? Или вы снова набрались так, что не можете передвигаться как человек? С меня довольно, я немедленно… — на этом голос Ричардсона умолк.
Павел ждать продолжения не стал, а рванул на голос, но по пути немного скорректировал курс, взял чуть правее. И рядом с усевшимся на палубу врачом оказался одновременно с помощником капитана. Но Ричардсону было не до почти потерявшего человеческий облик фон Штейнена. Тот, скорчившись в три погибели и уткнувшись лбом себе в колени, сидел рядом с телами двух матросов. То, что люди мертвы, Павел понял с первого взгляда. И смерть их была мучительной — об этом говорили перекошенные лица, жутко вытаращенные невидящие глаза и еще не успевшая засохнуть кровь на разбитом виске и волосах одного из них. Павел смотрел то на одного покойника, то на другого и никак не мог прийти в себя: оба убитых выглядели абсолютно одинаково. И один из них еще недавно, менее получаса назад, звал его, Павла, за собой, осматривать по приказу капитана Бриггса носовой трюм.
— Это братья, Волкерт и Бой Лоренсон, — Ричардсон первым пришел в себя, — что за?.. Мы же искали Мартенса, где он?.. Я… — Он посмотрел на Павла.
— Они умерли, раненные травой. Она вызывает у человека дрожь и сотрясение тела и потерю разума, — подал голос врач. Он отползал по доскам палубы подальше от мертвецов и постоянно оглядывался и вздрагивал.
— Клаус, прекратите этот ваш цирк, — но угроза в голосе помощника капитана прозвучала неубедительно. Еще бы — за какие-то три с небольшим часа он потерял почти половину экипажа бригантины. И если три смерти еще кое-как можно объяснить: два трупа — вот они, а один уже давно в море, то куда делся еще один?
Павел об этом не задумывался, он смотрел на зажатый в дрожащих пальцах врача предмет — тонкий, похожий на лучину или щепку. Или на заостренную с одного конца тонкую высохшую ветку толщиной со спичку, сантиметров тридцать длиной, не больше. Фон Штейнен кое-как, цепляясь за фальшборт, поднялся на ноги, перегнулся и свесился через борт так, что едва не улетел в воду. Павел успел в последний момент, схватил врача за край пиджака и потянул назад. Тот замотал головой, промычал что-то невнятно, разжал пальцы и снова грохнулся на палубу. Руки врача уже были пусты.
