— Ага, понял. Так получается, что «турников» две штуки? У нас и ТАМ?
Игорь Михайлович, подняв палец, торжественно заявил:
— В том-то и дело! В том-то и дело, что две!
Сложив пальцы домиком и щурясь от попадающего в глаза дыма, я подвел черту:
— Значит, вы хотите, чтобы я сходил в «зазеркалье», прошел по его территории… — на секунду запнувшись и прикинув расстояние, продолжил: — Тысячи полторы километров, взял спрятанную в тайнике хреновину и принес ее вам? Так?
Сосновский, удивленный внезапно изменившимся тоном собеседника, настороженно подтвердил:
— Так.
А вот теперь, доктор наук, держись! Думаешь, что все прикинул? Тогда — заполучи:
— Нет. Никуда я не пойду. Ищите другого дурака за пять сольдо!
«Проф» от такого заявления откровенно растерялся:
— Э-э-э… Но…
— Чего «но»? Или вы думали, что я, отлично понимая свое положение, никуда не денусь? Зря! Да, я знаю отношение спецслужб к секретоносителям такого уровня. И знаю, чем мне может грозить возможная утечка. Тут вы все правильно рассчитали. Но не учли того, что и я могу предвидеть ходы оппонента. Так вот, уважаемый Игорь Михайлович, никакой утечки просто-напросто не будет! И объясню почему: вы, двадцать лет хранили тайну. Но главное не это. Главное, что, совершив глобальнейшее открытие, которое переворачивает все представления человечества о мироздании, вы не обнародовали его. Кстати, насколько мне подсказывает пусть и небольшой жизненный опыт — ученые тщеславны. И я даже не могу представить, что кто-то из этой ученой братии смог бы поступить аналогично. В вы поступили именно так. Понятно, что вы человек старой закалки, да плюс со своими тараканами в голове относительно ныне существующей власти, так что тут, наверное, есть свои резоны. Но именно эта закалка и позволяет мне с уверенностью сказать — никто ничего не узнает. И к подходу поиска другого помощника вы отнесетесь ничуть не менее тщательно и взвешенно, чем сейчас. Так что МНЕ опасаться нечего. А засим — позвольте откланяться!
Я встал и, воткнув сигарету в пепельницу, глянул на собеседника. Тот молчал, не поднимая головы, упершись взглядом в вытертую полировку стола. Молчал до тех пор, пока я не сделал шаг к двери. А потом, уже мне в спину, сказал:
— Вы во всем правы… Извините меня, Сережа, я действительно хотел поступить непорядочно, воспользовавшись вашей откровенностью…
Обернувшись, я уже хотел было ляпнуть что-нибудь типа «бог простит», но, увидев выражение лица Сосновского, осекся. А он продолжал:
— И вы, разумеется, вправе думать обо мне как о старом, неудачливом шантажисте. Но вы для меня были последним шансом. Из-за этого все так и получилось. Мне ведь далеко за восемьдесят и у меня просто нет знакомых, которым можно было бы раскрыться и попросить о помощи. Кто уже умер, кто дряхл, а кто потерялся. Знать бы заранее… Но восемнадцать лет жизни прошли в исследованиях, а весь прошлый год был посвящен изучению проблемы прохода через портал. А когда она была решена и я провел на себе серию завершающих экспериментов, вот тут-то и встал вопрос с помощником. Я, грешным делом, даже по ту сторону портала думал найти хоть кого-то из старых друзей, только потом от этого решения отказался. Ведь вполне могло статься, что ЗДЕСЬ ты знал его как честного и порядочного человека, а ТАМ за эти годы он превратился в полную свою противоположность. Поэтому все так и вышло…
Блин… Вот терпеть ненавижу, когда у людей такие глаза становятся! С пустыней внутри. М-да, так не сыграешь, и сейчас он вполне искренен. Оно и понятно — если здраво рассудить, то второй подобной возможности у соседа просто не будет. С такими подходами и требованиями к кандидату «проф» точно никого не найдет еще ближайшие лет двадцать. А столько ему не протянуть…
Тут еще совсем некстати вспомнился рассказ о его семье: о сыне — боевом летчике, навсегда оставшемся в Афгане, и о жене, не перенесшей эту потерю. И подумалось, что этот железный мужик не спился, не опустился, а, собрав волю в кулак, продолжил жизнь. Да какую жизнь! Куда там до него нашим агентам, работающим «на холоде»! Почти двадцать лет изображал из себя невзрачного пенсионера, а сам оказался гибридом инженера Гарина
[31]
и нелегала Абеля.
[32]
Это ведь какую выдержку надо иметь? И сломался он только сейчас, после моего отказа…
Почувствовав какой-то комок в груди, я скрипнул зубами и, досадуя на свою внезапно проявившуюся сентиментальность, опять шагнул к столу. После чего, оседлав старый венский стул с высокой спинкой, произнес:
— Ладно! Я обдумаю ваше предложение.
До Сосновского, видно, не сразу дошло, что ему говорят. Он покивал головой, потом достал из кармана рубашки какой-то флакончик с таблетками, вытряхнул парочку на ладонь и, только поднеся руку ко рту, вдруг застыл:
— Простите?
Я вздохнул и грубовато сказал:
— Вы таблетки-то выпейте, а то вдруг сейчас от нежданной радости с вами карачун приключится. А сказал я, что готов помочь. Точнее говоря, обдумать этот вопрос. Вы ведь туда уже ходили и вернулись живой-здоровый. Значит, и я могу сходить. Там хоть не стреляют?
Оживший на глазах «проф» суетливо закинул таблетки в рот и несколько шепелявя ответил:
— Ни в коем разе. Там все вполне спокойно. И я, на попутках, довольно быстро добрался до нужного места. А потом так же вернулся обратно.
— Понятно… ну насчет того как, куда и каким образом вы добирались, мы попозже поговорим. А сейчас мне нужно переварить полученные сведения, — ухмыльнувшись, я добавил: — Не каждый день, знаете ли, предлагают участие в столь необычных проектах. Да еще и шантажируя перед этим!
Игорь Михайлович смущенно потупился, а потом неожиданно встал и, прохромав к комоду, достал из него какую-то папку с завязками. Вернувшись к столу, он положил ее передо мной и сказал:
— Вот, чтобы вы не думали, будто я решил устроить мистификацию, возьмите — он подвинул ко мне папку. — Здесь несколько газет ОТТУДА. А потом, повздыхав, продолжил: — Вы уж извините старика, что так получилось. Просто иного выхода не было, вот и пришлось… Но скажите откровенно, неужели вам самому не интересно посмотреть на совершенно иной мир? Это ведь… Это… — видимо, не находя слов, он взмахнул руками и продолжил: — Это гораздо более значимо, чем полет человека к Луне или Марсу. Да в мое время…
Я фыркнул в ответ, перебивая чересчур быстро очухавшегося собеседника:
— Мне поровну, что там происходило в былые времена. И сразу скажу, чтобы не было неясностей — энтузиазмом от вашей идеи не фонтанирую. Я не этот, как его… не комсомолец, чтобы с восторженным визгом совать свою башку черт знает куда! Так что не надо моральных накачек. А пока давайте ваш талмуд. Я его дома почитаю.
