— Кто еще об этом знает? — с профессиональным интересом спросил Феликс Игоревич.
— Ну, председатель оргкомитета по Собору Гагарин Анатолий Станиславович, ну, небополитики — Буданов, Назаревский, Муниров, Гваськов Петр. Вот и все, пожалуй.
— Понятно. А вы-то куда денетесь? — с плохо скрываемым отчаянием спросил Лазуренко. Он искренне любил своего шефа, и перспектива служить абсолютно незнакомому человеку его не прельщала. Да и захочет ли тот, новый человек видеть Лазуренко у себя на службе? И тогда что? Вся жизнь насмарку?
— Ну, ты меня-то не спеши хоронить. То, что Труваров будет царем, вовсе не значит, что я завтра же ему все и отдам. Мы за ним еще понаблюдаем. Если нужно, повоспитываем. Вспомни-ка Франко. Вон он, какой молодец! О воссоздании монархии объявил в 1947 году, а короля к власти допустил только после своей смерти. И угадал! Где сейчас Испания и где мы? Правильно, в полной заднице. Это я о нас говорю. Так что, иррациональное иррациональным, а жизнь жизнью. И не спеши ты думать о своей отставке! Мы с тобой еще повоюем! Но прежде чем воевать, ты мне Труварова все-таки найди. Чувствую, что не хотят его москвичи выпускать живым. Охоту затеяли. Да и какого рожна он полез в это логово? — Тимофеев перешел к практическим вопросам, и это Лазуренко понравилось. Он был не мастер философствовать.
— Причина визита Труварова в Московию нам неизвестна. Наша агентура там буквально поставлена на уши. Надеюсь, очень надеюсь, что мы его в течение ближайших 24 часов найдем. Иначе я не могу гарантировать его безопасность. — Лазуренко поднялся.
— Найди мне его, дорогой, очень тебя прошу. Через два часа у меня пресс-конференция с иностранными журналистами. Достали просьбами, да и пора бы уже им что-то рассказать. Все-таки два года держу их в полном неведении о том, что и зачем мы делаем. Когда освобожусь, позвоню. И очень надеюсь, что ты меня, старика, успокоишь. Иначе я ведь спать спокойно не смогу. А это, как сам понимаешь, чревато. — За попыткой Ивана Николаевича пошутить скрывалось искреннее беспокойство, что Феликс Игоревич прекрасно понял.
— Не волнуйтесь, товарищ Президент! Сделаю все, что в моих силах! — Развернувшись по-военному, на каблуках, чего раньше никогда не делал, Лазуренко покинул кабинет первого Президента Уральской республики.
Глава XXVII
Побег
[ТЕЛЕГРАММА]
ШИФРОМ ЦК ВКП(б)
СЕКРЕТАРЯМ ОБКОМОВ, КРАЙКОМОВ, ЦК НАЦКОМПАРТИЙ,
НАРКОМАМ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ, НАЧАЛЬНИКАМ УНКВД.
ЦК ВКП стало известно, что секретари обкомов-крайкомов, проверяя работников УНКВД, ставят им в вину применение физического воздействия к арестованным, как нечто преступное. ЦК ВКП разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП. При этом было указано, что физическое воздействие допускается, как исключение, и притом в отношении лишь таких явных врагов народа, которые, используя гуманный метод допроса, нагло отказываются выдать заговорщиков, месяцами не дают показаний, стараются затормозить разоблачение оставшихся на воле заговорщиков, — следовательно, продолжают борьбу с Советской властью также и в тюрьме. Опыт показывает, что такая установка дала свои результаты, намного ускорив дело разоблачения врагов народа. Правда, впоследствии на практике метод физического воздействия был загажен мерзавцами Заковским, Литвиным, Успенским и другими, ибо они превратили его из исключения в правило и стали применять его к случайно арестованным честным людям, за что они понесли должную кару. Но этим нисколько не опорочивается сам метод, поскольку он правильно применяется на практике. Известно, что все буржуазные разведки применяют физическое воздействие в отношении представителей социалистического пролетариата, притом применяют его в самых безобразных формах. Спрашивается, почему социалистическая разведка должна быть более гуманной в отношении заядлых агентов буржуазии, заклятых врагов рабочего класса и колхозников. ЦК ВКП считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и неразоружившихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод. ЦК ВКП требует от секретарей обкомов, райкомов, ЦК нацкомпартий, чтобы они при проверке работников НКВД руководствовались настоящим объяснением. № 1/с, 2/с, № 26/ш.
СЕКРЕТАРЬ ЦК ВКП(б) И. СТАЛИН
10/1-39 г.
15 час.
АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 6. Л. 145–146. Машинопись (1-й экз.) с рукописными вставками (обозначены курсивом). Согласно пометам на архивном экз., машинописные копии посланы: Берия, Щербакову, Журавлеву, Жданову, Вышинскому, Голякову и др.
(всего 10 адресатов).
Аглая Тихоновна с нескрываемым интересом наблюдала за тем, как Труваров открыл ларец, достал кольцо и надел его на палец. От ее по-старчески наблюдательного взора не укрылось то, как преобразились его лицо, осанка и жесты. Будто кольцо придало ему сил и уверенности.
— Подошло, — она просто констатировала факт, ничего более. Но в этом слове был скрыт более глубокий смысл, она сама еще не понимала какой.
— Да, удивительно! Но подошло же!!! — Евгений Викторович разглядывал кольцо, которое, несмотря на царивший в комнате полумрак, играло всеми цветами радуги, как многогранный яспис, описанный в древних легендах и сказаниях.
— Неужто символ царской власти? — спросила Крупнова и сама испугалась своего вопроса.
— Он самый, — и Труваров, повинуясь какому-то сигналу свыше, рассказал ей о семейном предании, услышанном от отца, и о том, что с ним накануне произошло.
— Ну, что ж. Значит, не зря я жила на белом свете. Значит, и в моей жизни был какой-то смысл. И если все это правда, то я первая твоя преданная подданная, — Аглая Тихоновна потянулась к руке Труварова для поцелуя. Он, явно напуганный такой ее реакцией, отдернул руку.
— Да будет вам. Не в Средневековье же живем. Не привык я к этому. Да и не это главное. — Евгений Викторович был явно смущен желанием старушки продемонстрировать свои верноподданнические чувства.
— Ну, хорошо. Хорошо! Не переживай ты так! Я же от души. Ты мне лучше скажи, что делать-то будем? — и сразу же после этих слов оба ощутили приближение какой-то угрозы.
— Мне на Урал надо. Нутром чую, что здесь меня в покое не оставят. Но у меня в Москве никого нет. И как мне отсюда выбраться — ума не приложу. — Труваров не скрывал своего беспокойства.
— Я тоже совершенно одна. Ни детей, ни внуков. Замуж не вышла, а к баловству не приучена была, в строгости воспитывалась. Да и прикована была к этому месту клятвой, данной матушке. Хотя, постой. Была у меня давеча девица одна. Выдавала себя за работника соцобеспечения. Но явно не из этих проходимцев, уж очень добрая. Да и интересовалась тем, что тех обычно не беспокоит. Денег мне оставила, на которые и пируем нынче, и визитку. Позвоню-ка я ей, вдруг поможет, — с этими словами она прошаркала к телефону и, с трудом разбирая подслеповатыми глазами цифры на визитке, набрала номер.
