— Я не знаю, как вы это сделаете. Но вы найдете мне кольцо и доставите его сюда. Даю на все три дня. Идите. — И Риччарди, до краев наполнив коньяком пузатый фужер, выпил его залпом, даже не почувствовав, как огненная жидкость обожгла его горло.
Глава XXXIII
Италия
Дин вылетел в Милан дневным рейсом. То, что он взял с собой Лану, его нисколько не смущало. Наоборот, в последнее время он испытывал потребность ощущать рядом близкого человека. Если же учесть, что «близких» можно было по пальцам перечесть, то присутствие этой преданной ему женщины было естественным. Они летели эконом-классом: во-первых, так было легче затеряться в толпе, а во-вторых, Дин с детства не был транжирой, и даже сегодняшний достаток не мог заставить его купить билеты, стоившие в десять раз дороже обычных. Сорить деньгами он по-прежнему не любил. После традиционно невкусного «воздушного» обеда Лана мирно задремала на соседнем сидении, а он стал обдумывать план своих действий в Италии. Артемьева надо было найти. Он еще не знал, для чего это делает: Курзанов, его заказчик, мертв; аванс, и весьма солидный, за ликвидацию Артемьева уже получен; отчитываться за него не перед кем, так как все дела он вел только с почившим в бозе Курзановым, да и то заочно. Но многое в событиях последних дней все еще оставалось неясным, а он не любил загадок, впрочем, как и всякого рода неожиданностей. Итак, Артемьев в Италии. Скорее всего, в Венеции. Тяга к этому романтическому городу была характерной чертой многих злодеев или, скажем так, авантюристов, ступивших на скользкую дорогу противоправных действий, а то, что Артемьев из их числа, не вызывало никаких сомнений.
— Да, он не столько хладнокровный убийца, сколько мститель, — размышлял Дин. — Добрый мальчик с идеалами мужской чести, не способный смириться с хамством и алчностью новых хозяев жизни, предательством и продажностью высших офицеров и чиновников, подставивших под пули многих его друзей, испытывающий жалость к слабым и обездоленным. Артемьев — скорее, романтический герой, чем расчетливый преступник. И я не удивлюсь, если встречу его в Венеции, где он наверняка уже завел роман с какой-нибудь местной матроной, — в том, что это будет женщина из благородного итальянского семейства, а не сексапильная малолетка панельного вида, Дин был почему-то уверен.
— Правда, искать самому — не резон! Моя, явно не европейская, внешность сразу же вызовет подозрения. Да и акцент выдаст иностранца. Хорошо, чтобы этим занялся кто-нибудь из местных, желательно из тех, кто имеет или имел отношение к спецслужбам, — на самом деле Дин сейчас просто проговаривал про себя то, что давно уже обдумал. В поисках ему поможет Луиджи Бенетти, его старинный итальянский друг, которому Дин в свое время оказал неоценимую услугу. Наглядным напоминанием о ней были трое замечательных детей, унаследовавших от своей русской мамы пронзительно-голубые глаза, курносые носы и светлые волосы.
Началось все в далеком 1989 году, когда Дина направили в командировку в распоряжение разведуправления Черноморского флота в связи с предстоящим визитом кораблей ВМС Италии в СССР. Руководство страны тогда было увлечено процессом перестройки, и этот визит доброй воли все еще «вероятного противника» должен был свидетельствовать о «новом политическом мышлении» советской верхушки.
В один из дней визита для итальянцев организовали экскурсию в колхоз под Одессой. В центральной усадьбе их встречали делегация передовиков и местное начальство во главе с председателем, красивым статным мужчиной, говорившим с характерным грузинским акцентом. Потомками гордых римлян командовал молодой капитан Луиджи Бенетти. Он никак не решался отведать хлеба с солью, который ему с улыбкой поднесла статная полногрудая дивчина в национальном то ли украинском, то ли русском наряде. Итальянец испуганно смотрел на Дина (единственный из этой толпы «варваров» он владел его родным языком и поэтому заслуживал хоть какого-то доверия) и всем своим видом взывал о помощи. Дин подошел, отломил изрядный ломоть хлеба, макнул его в солонку и надкусил, после чего Луиджи немного успокоился и проделал то же самое. Он даже заставил себя улыбнуться, что и было запечатлено фотографами к всеобщей радости местной общественности. Осмотрев колхозные достопримечательности, итальянцы совсем было загрустили. Но тут их пригласили к столу. Прямо на поляне, окруженной березами, стоял огромный стол, в буквальном смысле ломившийся от яств. Чего там только не было: целиком зажаренные поросята, кровяная колбаса, холодец, миски с соленьями и свежими овощами, картинно красивые караваи хлеба, крынки с квасом и вином, запотевшие графины с водкой, осетры, икра черная, икра красная, икра щучья, зажаренные карпы и лещи, балыки, расстегаи, кулебяки, блины, пироги, кадки с густой сметаной и прочая, и прочая, и прочая. Возле стола расположились с десяток девиц, потрясающих ослепительной молодостью и акварельной нежностью лиц, каждая из которых держала в руках вышитый рушник.
Все сели за столы, и председатель приветствовал гостей тостом. Выпили за дружбу, но здравицы следовали одна за другой. Гостям наливали по полной и бдительно следили, чтобы бокалы опустошались. Очень скоро возникшая поначалу напряженность спала, за столом воцарилась присущая подобным застольям атмосфера доброжелательности и взаимопонимания. Военные моряки Итальянской Республики скинули сюртуки, что, как потом выяснилось, было делом совершенно неслыханным, начали хвалить русских, вспоминать героя итальянского Сопротивления Федора Полетаева, произносить тосты за дружбу, брататься с колхозной верхушкой и, самое главное, с нашими девчонками.
Невысокий щуплый капитан Бенетти уткнулся в необъятную грудь голубоглазой красавицы, будто сошедшей с картин Кустодиева, и зарыдал навзрыд. Из его бормотания, которое прерывалось то возгласами восторга, то мольбами к Мадонне, то ругательствами в адрес начальства, можно было понять, хоть и с трудом, что он никогда не был так счастлив; что он никуда не собирается уезжать; что лучше ему умереть прямо здесь и сейчас, на этом, самими богами созданном, благоухающем источнике наслаждения и блаженства. Судя по всему, Наташенька (так звали девицу) его понимала и жалела, как могут жалеть только русские женщины, гладила по курчавой голове и успокаивающе похлопывала по спине. От каждого ее прикосновения несчастный еще больше терял голову, все глубже зарываясь в женское естество, и неизвестно, чем бы все закончилось, если бы не команда «По коням!». Но итальянцы возвращаться на корабль решительно отказывались, настаивая на необходимости дальнейшего укрепления только что налаженных связей, что, безусловно, должно быть понято их командованием. Некоторые готовы были отправиться даже в сибирскую ссылку, лишь бы их не разлучали с сердечными подругами, к которым они успели основательно прикипеть.
Справедливости ради, надо сказать, что и нашим дурехам заезжие соколы понравились. Да и как не понравиться, если они обращались к ним на журчащем языке Данте, изобилующем мягкими и нежными переливами, к которым так неравнодушно девичье сердце? Привычные к грубоватой речи и мозолистым рукам местных парубков, эти, не избалованные лаской и комплиментами, прелестницы тоже немножко разомлели, хотя и держались достойно, в соответствии с установкой, полученной накануне на инструктаже в райкоме комсомола, где их учили не поддаваться соблазнам внешне притягательного, но гнилого изнутри «запада». Некоторые безоговорочно поверили заморским принцам, да и как было не поддаться огненному темпераменту южан?!
