— Милостивый государь, — иронично заговорил Владимир Иванович, — должен признаться, что ваши вопросы исключают альтернативу в ответах, но… — он обернулся и обвел взглядом аудиторию, — вся положительная основа диктатуры, описанной в книге, и государственность диктатора зиждятся на его высоких моральных качествах. Где гарантия, что, получив неограниченные возможности в управлении государством, он не трансформируется в нынешнего президента? Ведь сегодняшний правитель в восьмидесятые годы представал перед нами не менее нравственной фигурой. А что было потом, мы все видели.
На лице оппонента отразилось полное понимание опасений Дубкова. Он даже кивнул головой.
— Очень хороший вопрос. Спасибо.
— Всегда к вашим услугам, — саркастически бросил Владимир Иванович и сел на место.
— Итак. Из вопроса следует, что отсутствие демократии в стране безоговорочно признается уважаемым… — он вопросительно посмотрел на Дубкова.
— Владимир Иванович, — поклонился, не вставая, Дубков.
— …Владимиром Ивановичем, — закончил фразу Мячков. — Теперь относительно гарантий. Посмотрим ретроспективно на события в нашей стране. Вспомним май 1999 года. Если вы не забыли, в стране имел место государственный переворот по латиноамериканской модели, хотя внешне все выглядело как очередная смена правительства. Я говорю по латиноамериканской, потому что власть была захвачена семейным кланом. Даже пресса использовала термин «Семья», как будто речь шла о клане Самосы или Стресснера. В течение двух недель в руках Семьи оказались практически все финансы государства. Казна, источники ее пополнения (я имею в виду государственные монополии). Центральный банк, Сбербанк и так далее. Со стороны населения не было ни малейших признаков протеста. В этой связи я позволю себе зачитать одну цитату из книги, на презентации которой мы присутствуем.
Он взял со стола книгу, полистал страницы и, найдя нужное место, начал читать: «Приход диктатора, а точнее, его замена была исключена в силу созданной режимом системы управления государством, поскольку захват финансов в стране, где все продаются и покупаются, где политические партии и общественные движения являются не чем иным, как коммерческими структурами, торгующими своими голосами в парламенте, означал такую непоколебимость семейного клана, которой еще не знала мировая история. Казалось, что новая форма диктатуры установилась на долгие годы. Однако, как это иногда бывает даже в самых просчитанных и управляемых исторических процессах, вмешался фатум. Начались стихийные волнения населения. То тут, то там возникали стихийные очаги сопротивления. Их подавляли, но они возникали вновь. Начиналась социальная цепная реакция».
Мячков закрыл книгу и посмотрел на Дубкова:
— Я не заметил гарантий, — сказал Владимир Иванович, сохраняя саркастический тон.
— Очень жаль, — не менее саркастично ответил Мячков. — Очень жаль, что вы не поняли, что при любой форме правления вы не получите никаких гарантий, если не создадите их сами. Только правильная реакция масс, и нас с вами в том числе, может быть гарантией того, что нас не будут очередной раз тыкать мордой в дерьмо.
— Мы это уже слышали от большевиков, — крикнула с места какая-то эксцентричная дама. — Добьемся мы освобожденья своею собственной рукой.
— Ну! И разве они в этом были не правы? А теперь разрешите мне сказать несколько слов о книге. — И не дожидаясь, когда президиум ответит согласием, Дубков встал и вышел вперед, повернувшись лицом к залу. — Уважаемые дамы и господа, граждане и товарищи! Я внимательно изучил социально-политические концепции, изложенные в «Бездне», и пришел к следующему выводу. При этом сразу же оговорюсь, что автор выступал с либеральных позиций, и я не отметил в книге ни одного абзаца, который можно было бы расценивать как давление на читателя или навязывание ему своей точки зрения. Итак, к какому же выводу я пришел? Вывод неутешительный. Население нашей страны (мне не хочется употреблять слово народ) делится на три психологические группы. Первая — это интеллектуальная элита, составляющая примерно полтора процента населения нашей страны. Это люди, которые понимают, что происходит, и не вмешиваются в политические события. Вторую можно условно обозначить термином «быдло». Это категория людей, втайне считающих себя либеральной интеллигенцией, придерживающихся принципов демократических свобод и которой легко манипулировать при помощи жупела коммунистической угрозы. И третья группа — это недочеловеки, которым в прошлом вставили в психику программу в виде ненависти к буржуям и которыми манипулируют политические бизнесмены, именующие себя коммунистами, патриотами и прочее и прочее.
По залу пронесся ропот. Люди автоматически прикинули, к какой части населения относится каждый из них, и восприняли данную градуировку как личное оскорбление.
— Господа! Не обижайтесь, — засмеялся Дубков, — я, как и большая часть присутствующих, отношусь к категории быдла. И я сам не придерживаюсь данной точки зрения. Я только позволил себе открытым текстом интерпретировать один из постулатов, изложенных в «Бездне». — Произнеся заключительную фразу, он сел на место, победно поглядывая на президиум.
Мячков на мгновение задумался, а затем заговорил жестким, резким тоном:
— Позволю себе заметить, что терминология, обозначающая три основные группы русского народа, введена не автором, а уважаемым господином, который почему-то не представился. Мы отвергаем эти термины, так как от них веет менталитетом, присущим той категории людей, которая называется быдлом.
Мы себя таковыми не считаем. Но уважаемый оратор правильно подметил деление нашего народа на три группы, исходя из их менталитета. Вспомним, что творилось в стране в течение семи десятков лет правления коммунистов. И тем не менее значительная часть населения желает их возвращения. Эта та часть, которая в силу личных качеств не смогла занять нишу в новом обществе. Они заслуживают сочувствия. Мы более десяти лет смотрели на то, что вытворяли коммунисты, именующие себя демократами, либералами, социалистами и так далее. Мы скатились к семейному правлению государством и приватизации государства и всего народа семейным кланом. Однако значительная часть населения готова признать их власть. Обратимся сейчас не к политике и не к экономике. Обратимся к морали. К нравственному уровню указанных групп населения. Мы видели все смертные грехи, совершаемые обоими режимами: убийства, воровство, растление молодежи, отданной на откуп наркомафии. Что еще нужно увидеть вам, чтобы вы отвергли тех и других? Ответ на этот вопрос я оставляю вашей совести, господа и товарищи…
С места поднялась дама, излучающая целый спектр эмоций.
— Господин Мячков, — заговорила она прерывающимся от волнения голосом, — вы обвиняете нас в безнравственности. Да, да! В безнравственности. Но в книге, которую вы представляете и защищаете, высказывается масса безнравственных постулатов. Ваш диктатор широко использует смертную казнь в борьбе с преступностью. Или, как он выражается, с «отбросами преступного мира». Казнь — это месть преступнику. А тот, кто мстит, ставит себя на один уровень с тем, кому мстит. И в этом смысле казнь — жертва на алтарь самых темных наших инстинктов. Мы исчерпали всякое право на казнь.
