Никита, проезжая ворота, подумал, помнится, что предположение Василисы оказалось ошибочным. Если Андраш не тот, кем представляется, то ему надо бы скрываться, выбирать постоялый двор на отшибе, где посетителей – раз, два и обчелся. Ведь купечество друг дружку знает, если не в лицо, то по слухам. Новым человеком могут заинтересоваться, а потом возникнут ненужные расспросы, разговоры. А то еще можно наткнуться на торгового гостя из родного Пожоня, который выдаст тебя с потрохами неосторожным словом. Не со зла, а просто захочет проявить уважение – поклонится да назовет по настоящему имени…
Но мадьярский купец или ничего не боялся, что свидетельствовало бы о его честности и открытом сердце, или был полным дураком. Хотя в последнем Никита усомнился, учитывая седины и несомненный достаток Андраша. Глупцы если и доживают до почтенного возраста, то вряд ли способны нажить богатство.
Но купец из Пожоня направился прямиком на самый большой постоялый двор. Расшумелся во дворе, требуя особого отношения к себе. Вначале он тряс мешочком с монетами и уговаривал хозяина – кривоногого и плешивого бородача с хитрыми, по-татарски прищуренными глазами – прогнать всех прочих постояльцев. Он-де, Андраш Чак из Пожоня, все убытки оплатит. А останавливаться под одной крышей с целой толпой незнакомых людей – один Бог знает, что у них на уме, – он не хочет. Слишком ценный груз. Следует отдать должное хозяину гостиницы, он стоял насмерть и не поддался на уговоры. Тогда Андраш потребовал выделить отдельную конюшню для его коней. Никита догадался, что мадьяр хочет прежде всего обезопасить Золотого от конских татей, но подумал, что поднятая купцом шумиха скорее привлечет нежелательное внимание. А там поползут слухи… Или он, правда, несмотря на седины, ума не нажил?
И тут напор Андраша успеха не имел. Единственная уступка, на которую ему удалось уговорить колченогого хозяина, заключалась в том, что для мадьярских коней освободили близлежащие стойла. Дьёрдь тут же назначил сторожей, погрозив им сперва кулаком, а потом и плетью и добавив длинное высказывание, из которого Никита запомнил только многократно повторенное «anya»
[61]
.
Но перебранка во дворе вновь испортила настроение почтенному Андрашу. Входя в харчевню, он бурчал под нос: «Szemét szálloda… Szemе́t ljistálló… Szemtelen paraszt…»
[62]
Ни за что ни про что дал подзатыльник тихому, бессловесному слуге, который запомнился Никите еще по заснеженной дороге – парнишка стоял на коленях и быстро-быстро шевелил губами, должно быть, молился.
К счастью для Андрашевой свиты, за длинными столами сидели несколько купцов. Двое, судя по вышивке, украшавшей воротники рубах, из Литвы, откуда-то из-под Новогрудка. Один в смешном суконном зипуне, кургузом, с узкими рукавами, и странной шапочке, облегающей голову, словно мокрые волосы. При виде громогласного мадьяра по их лицам промелькнула тень озабоченности, но, убедившись, что это всего-навсего господин распекает нерадивых слуг, торговые гости тут же уткнулись носами в глубокие миски.
Андраш пренебрежительно махнул рукой, усаживая охранников за дальний стол, поближе к чадящему очагу – здесь топили «по-черному».
– Надеюсь, что спасители согласятся megvacsorazik… Как это будет по-русски… А! Поужинать со мной? – повернулся он к Василисе с Никитой.
– Не откажемся, – кивнула смолянка, подмигивая парню. О дорожной размолвке она, похоже, уже забыла.
Мал уже давно занял место по чину – между Лайошем и Чабой. А Улан-мэрген решительно направился к тому же столу, что и Никита.
– А татарин куда? – нахмурился Андраш. – Слуг распускать нельзя…
– Он не слуга, – вступился за друга Никита. – Улан из славного рода. Он – сын нойона. Это князь по-нашему.
– Fia herceg? – удивился купец. – Nem tala€n! – И, вспомнив, что лопочет по-своему, перевел: – Не может быть, чтобы это был сын князя!
– Может, – подтвердила Василиса. – Разве у вас младшие дети знатных родов не пускаются в странствия, чтобы сыскать славу, почет, богатство?
– Так то у нас… – задумчиво протянул Андраш. – Hagyomány elokelo lovag
[63]
…
– Чего-чего? – прищурилась девушка.
– Я говорю, hоlgy
[64]
Василиса, что не ожидал в ваших землях встретить последователей рыцарских обычаев, освященных веками благородных войн…
– А мы, значит, рылом не вышли? – жестко прищурилась смолянка. – Дикари? Язычники?
Мадьяр пожал плечами:
– Но ведь у вас нет рыцарей…
– Рыцарей нет, а кто вашу Европу грудью прикрыл, когда монголы навалились?
– Неправда, hоlgy Василиса, Венгрия от той… háború… войны в стороне не осталась. Король Бела отважно сражался! Но воинская… szerencse… удача отвернулась от него. Враг ворвался в Буду на плечах наших воинов…
– И спалил город, – подсказала Василиса.
– С Субудай-баатуром шутки плохи, – усмехнулся Улан.
– Если бы Бела успел соединиться с Генрихом Набожным… – не заметил издевки Андраш. – Кто знает, чем бы обернулась битва при Лигнице?!
– Если бы да кабы… – пробормотал ордынец.
– Били татары и ваших рыцарей, и наших ратников, – подвела итог смолянка. – Так что воины они хоть куда, и их нойоны ничем не хуже наших с вами князей.
Купец с сомнением пожевал губами, но потом просиял и отвесил легкий поклон:
– Я склоняюсь перед мудростью и… как это сказать… szе́pség… А! Красотой.
С легкой улыбкой он пропустил Василису к столу. Сам уселся напротив. Никита пристроился рядом с девушкой, а Улану ничего не оставалось, как присесть около мадьяра, который так потешно на него покосился, что татарчонок не сумел сдержаться и фыркнул в рукав.
– Эй! – Андраш помахал рукой, хотя хозяин постоялого двора никуда не уходил. Стоял неподалеку и ждал, когда же говорливые гости подумают о еде. – Эй, как тебя… Иван!
– Молчан я… – Корчемник откашлялся, переступил с ноги на ногу.
– Все русские – Иваны, – скривился купец. Потом глянул исподлобья на Василису, поправился: – Jól
[65]
, Молчан. Неси нам bor… вино! Самого лучшего. А к нему porkolt
[66]
.
– А… это… Чего, господин?
– Глупый parasz… Как это правильно сказать? Pecsenye… Мясо…
– Так пост же, господин. Филиппов пост
[67]
…
