На крыльцо с громкими, но совершенно непонятными криками выбегали обитатели замка. Челядь и рыцари.
— Пожар, пожар!!! — прорезалось хоть одно внятное слово. — Воды!
Этот глас рассудка подхватили стражники:
— Воды, воды! Ведра тащи!
— Дымом что-то тянет и правда, — задумчиво протянул Ярош.
Годимир поднял голову. В стрельчатых окнах на самом верху донжона, почти под зубцами, металось рыжее пламя. Слабый отсвет промелькнул и где-то совсем близко… Вот те раз! Это же соломенная крыша конюшни занимается… Хорошо еще, что дождь недавно был, а то уже полыхала бы вовсю.
Рыцарь легонько пихнул Бирюка:
— Гляди…
— Ох ты! Мать честная! — искренне поразился разбойник. — Ну, сейчас начнется…
Он тряхнул шпильмана:
— Слушай, пан музыкант, елкина кочережка! Бегом к воротам. Под шумок проскочишь — нечего делать. Все помнишь, что я говорил?
— Да помню, помню… — отмахнулся Олешек. — Как же я без цистры пойду?
— Да привезу я тебе цистру! Привезу! — не выдержал Годимир. Схватил шпильмана за ворот зипуна. Тряхнул. — Честью рыцарской клянусь — доставлю ее тебе. Целой и невредимой доставлю!
— Эх! — махнул рукой Олешек. — Где наша не пропадала? Смотри же, пан рыцарь, я ждать буду! До встречи.
— Беги уже, говорливый, — страдальческим голосом произнес Ярош.
— До встречи, Олешек! Спасибо тебе за все. Жди! — Рыцарь на мгновение сжал пальцами плечо музыканта, а после легко подтолкнул его. — Беги!
Шпильман втянул голову в плечи и рысцой потрусил к воротам. Среди поднявшейся во дворе замка кутерьмы никто не обратил на него внимания.
Стражники, челядь и даже некоторые рыцари — Годимир различил бело-красную суркотту пана Тишило — выстроились в цепочку, передавая ведра с водой от колодца в донжон и пустые обратно.
— Держи вилы, пан рыцарь! — Ярош сунул словинцу в руки кривой держак.
— Зачем?
— Солому с крыши скидывай и топчи.
— А ты?
— Я бы рад помочь, да нельзя мне светиться… Многие на Яроша Бирюка зуб точат.
Он юркнул в темноту и исчез.
Годимир поглядел на веселые язычки разгорающегося пламени на крыше конюшни, отчетливо белые — даже в темноте — струйки дыма… Кони уже почувствовали запах гари и бились в денниках, рискуя или порвать чембуры, или покалечиться. Всем известно, как лошади не любят огня. Иную хоть всю жизнь учи, а не заставишь через костер перепрыгнуть.
— Сюда! Ко мне! — закричал рыцарь, призывая на помощь — в одиночку много не сделаешь, да и хорошо бы пару ведер воды.
Его услышали и заметили.
— Конюшня, конюшня! — заорал взъерошенный стражник, босой, в суркотте задом наперед.
— Тише!!! — перекрыл гвалт знакомый голос пана Божидара.
А вот и сам пан каштелян. Возвышаясь над толпой, как вековой дуб над подлеском, он принялся распоряжаться тушением пожара.
— Стан, бери свой десяток и в конюшню! Коней выводи!
Увидев, что подмога приближается, Годимир бросил вилы. Что-то никакого настроения… Да и день тяжелый. С самого утра как пошло-поехало…
Рыцарь отошел в сторонку, наблюдая, как бегает вокруг челядь, как стражники выводят коней… И вдруг увидел своего рыжего. Вернее, бывшего своего, а ныне отобранного королем Желеславом. Жеребца вел за недоуздок растрепанный мальчишка-конюх. Конь прижимал уши и норовил подняться на дыбы.
— Дай я! — Годимир сам не понял, зачем кинулся отнимать чембур у конюха. — Ты не умеешь…
Мальчишка испуганно вскрикнул и вцепился в недоуздок, как утопающий в брошенную с берега веревку.
— Ну, не заберу я коня… Дай!
Слуга мотал головой и повода не отпускал.
— Ну, дай же…
— Э-э-э, погоди-ка, рыцаренок… — Чьи-то пальцы вцепились Годимиру в плечо. Он рванулся, но еще пара рук схватила за другое плечо, потащила назад.
Рыцарь так и не увидел, с кем имеет дело, но догадался. Наверняка Авдей. Кому еще выгодно опозорить заранее предполагаемого противника в Господнем суде?
— Как смеешь! — попытался возмутиться Годимир. — Отпусти сейчас же!
— Он еще вякает! — удивленно проговорил хриплый голос за спиной.
— Отпусти, смерд!
— А ну заткнись! — Костлявый кулак ткнулся рыцарю в затылок. Не слишком сильно — таким ударом не оглушишь, но весьма обидно.
В ответ словинец дрыгнул ногой, как заправский конь. И зацепил кого-то. Правда, скорее всего, вскользь, чирком. Тем не менее, сзади выругались по-черному и еще раз приложили кулаком. Теперь промеж лопаток.
Никто из занятых тушением пожара заречан и не заметил, как Годимира оттеснили в закуток между скирдой сена и станком для ковки коней. Очень удобная, кстати, штука — этот станок. Жаль не все ковали им пользуются. И зря.
Больно ударившись плечом о жердь ковочного станка, Годимир подумал, что, верно, совсем с ума сошел, если в преддверии нешуточной опасности рассуждает о подобной ерунде.
И тут ярость захлестнула его. Кулаки сами собой сжались так, что ногти впились в ладони. Сколько их там? Двое? Трое? Да хоть десять! Зубами рвать буду!
Годимир развернулся и сквозь пелену гнева различил обличья врагов.
Трое. Всего лишь трое. Не очень-то его боятся в свите Желеслава.
Мечник Авдей ухмыляется в светлые усы. Пористый нос блестел, отражая мельтешение языков пламени и холодный отблеск звезд.
Справа от безгербового пана скривил мерзкую рожу бельмастый. Он сутулился больше обычного, словно намереваясь прыгнуть и вцепиться Годимиру в горло. Слева скрестил руки-окорока — пожалуй, даже пан Тишило не может похвастаться такими — крепыш-коротышка. Макушкой он едва ли достал бы словинцу до ключицы, зато не всякий человек может похвастаться шеей одной толщины с головой. Внимательному наблюдателю это о многом говорит. И заставляет задуматься.
— Вы что творите? — захлебывающимся от возмущения голосом воскликнул рыцарь. — Это как назвать?..
— Заткнись! — грубо рыкнул Авдей.
Ага! Это его Годимир слышал за спиной.
— Да как ты смеешь? — Пан Косой Крест не стал бы терять время на препирательства с худородными, да вот незадача — у воинов Желеслава на поясах висели корды, а у него не было под рукой даже дубины или кола из плетня, на худой конец. И сомнений, что дружинники пустят в ход оружие, если туго придется в драке, не могло возникнуть никаких. Найденный поутру труп спишут на неизвестных поджигателей. А то еще и в пособничестве обвинят. Ведь мертвый от оговора защититься не может. Недаром в Белянах говорят — вали, как на утопленника. Они уже пару раз могли бы прирезать его, но очень уж хотелось сперва покуражиться. Ощутить унижение жертвы, заставить врага поваляться в ногах, поуговаривать…
