Удар немыслимой силы опрокинул человека на землю. Острой болью отозвалось наколотое еще в Ошмянах ребро. Онемел локоть, не избежавший соприкосновения с угловатым камнем. Годимир попытался вскочить, но замешкался, с удивлением увидев копошащегося рядом людоеда. И его?
Несколько мгновений понадобилось рыцарю, чтобы сообразить — их обоих свалил не на шутку разгулявшийся драконий хвост. Вот и помогай всяким гадам чешуйчатым после этого!
Пока Годимир пытался встать, великан, потерявший дубину, протянул лапищу и вцепился в щиколотку стальной хваткой. Человек лягнул его в оскаленную морду свободной ногой, отмахнулся мечом, но без результата. Лежа на земле клинком немного навоюешь.
Рядом бурый с проседью поднялся на колени, занес дубину.
«Ну, все. Конец», — почему-то без тени страха подумал Годимир. Место страха в душе заняла детская обида. Почему же он такой невезучий? Сам Господа в детстве прогневил или батюшка Ладибор из Чечевичей грешил чересчур уж? А самая злость разбирает, когда осознаешь, что удача в самый последний миг срывается. Прямо как рыба с крючка. Ты ее почти на берег выволок, а она — дрыг хвостом и была такова!
Он попытался закрыться мечом, понимая, что от удара великанской дубины сталь переломится наверняка.
Смазанная тень промелькнула над его головой и обернулась, как ни странно, Аделией.
Королевна выкрутила немыслимый пируэт в воздухе, ногами дважды ударив людоеда, вцепившегося в сапог Годимира. Оттолкнулась пяткой от низкого, скошенного лба, взлетела птицей, переворачиваясь через голову. Ее коса со свистом рассекла тьму, хлестнув бурого по глазам. Людоед заорал, бросил дубину, прижал ладони к глазницам.
Загудела тетива Ярошевого лука.
Стрела воткнулась бурому в шею. Еще одна.
Годимир ткнул концом меча в палевого великана. Кажется, попал в рот. Или нет. Но какая разница? Хватка-то ослабла.
Рыцарь вырвался из лап людоеда, оставив тому сапог. Ничего! Живы будем, сапог добудем!
Меч взмыл ввысь, а потом рухнул, раскалывая череп великана, как глиняный горшок.
— На тебе!
Мелкий гравий больно вонзался в босую пятку, но Годимир рвался в бой. Ненависть ко всему людоедскому племени просто переполняла его.
— Ну, кто еще!
— Все, пан рыцарь. Никого больше, — проговорила Аделия. Она, в отличие от словинца, дышала легко и ровно, будто и не прыгала, словно горностай в клетке.
А ведь и правда, все.
Врагов больше не осталось. И заслуга в том была отнюдь не Годимира. Он и убил всего-навсего одного, да и то оглушенного королевной — где она так драться выучилась? Даже Ярошу и тому удалось двоих свалить из лука.
Остальных прикончил ворочающийся в изломанном ельнике дракон.
А где же навья? Ведь, без сомнения, это она разбудила дракона и бросила его в атаку на людоедов. Так куда же сама запропастилась?
— Вот так заварушка, елкина ковырялка, — пробормотал подошедший Бирюк. — Сколько лет живу, а такого…
— Где Олешек? — вяло поинтересовался Годимир.
— Блюет где-то, — отмахнулся разбойник. — Слаб наш музыкант. Вида крови не терпит.
— Хорошо, что живой.
— Да уж. Неплохо, — кивнул Аделия.
— Твое высочество… — Рыцарь повернулся к королевне. — Твое высочество, а скажи мне — это тот дракон или…
— Какой — «тот»? — не поняла она. Или сделала вид, что не поняла.
— Ну, который в Ошмяны прилетал.
— Да откуда мне знать? — Девушка развела руками.
Годимир почувствовал, как челюсть отвисает едва не до ключиц, но тут Ярош дернул его за рукав:
— Гляди, возвращается!
К ним полз дракон.
Скособочив подбитую голову, хромая сразу на две лапы, упрямо раздвигал крыльями обтрепанные елки. Походя наступил левой передней на подававшего признаки жизни людоеда. Сжал когти. Ноги горного великана судорожно согнулись и вытянулись уже навсегда.
— Прям на нас прет, — шепнул Ярош. — Что делать-то будем?
— Не знаю, — совершенно честно ответил рыцарь.
Где же навья? Ей, нежити, возможно, и удастся совладать с ожившим трупом, заставить подчиняться, а то и вовсе упокоить. А что? Сумела поднять, сумеет и обратно уложить.
— Ох, и не по себе мне, — голос разбойника слегка дрожал, но пред лицом смертельной угрозы он только пошире расставил ноги и кинул на тетиву новую стрелу.
Дракон приблизился на расстояние каких-то двадцати шагов. Пятнадцати, десяти…
Годимир поднял меч.
Ящер остановился в пяти шагах. Плоская голова покачивалась на высоте двух человеческих ростов.
Хороший бой. Славный бой. Весело…
Откуда взялись эти слова в голове рыцаря? Слышат ли их его спутники?
Он завертел головой, но по неподвижным лицам Яроша и Аделии понял — нет, не слышат.
Не крутись, рыцарь Годимир. Не ровен час, шею скрутишь. Лучше готовь свой меч.
Дракон наклонил голову. От него пахло засохшим пергаментом и свежей кровью. Широкая пасть, бездонные ноздри, широкие пластинки чешуи на лбу и темени. И глаза…
Глаза цвета спелой лещины, знакомые до боли. И зрачок — не змеиная вертикальная щель, какой должен иметь уважающий себя гад, а круглый, как у человека, как у…
— Это ты?
Я. Узнал, рыцарь Годимир.
— Как же так?
Не время сейчас… Помнишь, что я тебе говорила?
— Что?
Ты хотел убить дракона. Ты убьешь дракона.
— Нет! Ты что? Ведь я тебя убью!
Я мертвая больше четырех сотен лет. Пока что я удерживаю дракона. Но долго не смогу. Ты должен…
Шея гада судорожно дернулась. Глаза на мгновение пожелтели, зрачок сузился и вытянулся. Но лишь на миг. А после голос вновь зазвучал в голове словинца.
Ты видел? Он сильный. Очень сильный. Я истратила почти всю силу, чтобы подчинить его в бою. Если он вырвется… Даже думать не хочу.
— Но как я могу тебя убивать? — возмутился Годимир. — Платить злом за добро?
Кто может точно сказать — что есть зло, а что добро?
Зрачки навьи снова сменились зрачками дракона. На это раз дольше. Гораздо дольше…
— Погоди! — воскликнул рыцарь. — Держись! Не сдавайся!
Мне очень тяжело. Едва не упустила. Торопись…
— Эй, погоди! Что значит — «торопись»?
Ты не выглядишь тупым, рыцарь Годимир. Бери меч! Ну же!!!
Мысли навьи становились все более обрывочными. Влетали в голову, словно воробьи под стреху, шумно дрались за остатки зерна и вылетали.
