— В замке продолжают верить, что ее высочество похитил дракон, — продолжал отец Лукаш. — Вы с Сыдором здорово все придумали. Долго готовили побег, твое высочество?
Аделия замерла с открытым ртом и молчала.
— Да не стесняйся же ты, не стесняйся. Есть чем гордиться. А Господь учит нас…
— Ты кто? — невпопад ляпнул рыцарь. — Признайся, отец Лукаш. Ведь не монах ты, так ведь?
— Я? Не монах? — Иконоборец оглянулся на своих спутников и сотоварищей. — А кто же?
Брат Отеня только руками развел. Обряженный в кметскую рубаху монах глянул участливо, словно на больного неизлечимой хворью. Брат с рассеченным лбом даже головы не поднял — сидел, прислушиваясь к чему-то одному ему ведомому.
— Нет, сын мой, нет. Я — монах. Всю жизнь я отдал, чтобы научить мирян не молиться резным доскам. Место липовых чурок в печи да в кострище, а не на стене избы или часовни. И я своего добьюсь. Пускай не везде сразу — сие не противно слову Господа. Но Заречье станет первым краем, с которого…
— Ты откуда Сыдора знаешь, святой отец? — наклонился вперед Озим.
— А я не знаю его. — Отец Лукаш расправил плечи, вздернул подбородок. — И лгать не буду. Не приучен. Но это беда поправимая… Я не про ложь, а про знакомство с Сыдором.
— То есть как это? — Годимир из последних сил старался сохранить невозмутимость, ощущая, что получается все хуже и хуже.
— Думаю, вы-то меня с Сыдором и познакомите, — задумчиво произнес Лукаш. — Да хоть бы вот этот, рябой. — Длинный кривой палец монаха ткнул в Озима.
— Это еще с чего бы? — Разбойник оскалился, словно загнанный в угол пес.
— Да знаешь, сын мой, дело у меня к нему есть.
— Откуда я знаю, что ты не подсыл? Не поведу…
— Поведешь, поведешь.
— Да что я с тобой разговоры разговариваю? Тут по-простому…
Годимир едва успел схватить его за рукав. Дернул на себя, левой перехватил запястье руки, сжимающей меч, а правой сжал горло:
— А ну тихо… — Хоть и мутное дело вырисовывается, а все ж на монахов не гоже с оружием бросаться. Нужно будет — ножнами от меча всех разгоним.
— Вот они, горячие зареченские парни, — все так же серьезно, без тени улыбки пробормотал Лукаш. — Ты, пан рыцарь, молодец. Далеко пойдешь… А ты, сын мой, глазками не вращай, не вращай. Знакомо тебе такое имя, как Вукаш Подован?
Рябой вращал глазами, хрипел, но не произнес ни слова.
— Вспоминай, сын мой, вспоминай. Вукаш Подован. Из-за Запретных гор. Еще раз сказать? Мне не жалко. Изволь. Вукаш Подован.
— Довольно! — неожиданно твердо произнесла королевна. — Ты, Яровой, успокойся. Иначе все атаману расскажу. Отпусти его, пан рыцарь!
Помыслив, Годимир решил послушаться. Ему вдруг перестали нравиться игры, в которые играли окружающие его люди. Играли все как один. С болезненным упоением и азартом.
Неужели нельзя жить честно и прямо? Дружить не для выгоды, а по зову сердца. Делать что говоришь, говорить что делаешь. Без выкрутасов. Без лисьих уверток и заячьих прыжков.
Вот и пусть разбираются между собой самостоятельно. Без его помощи. А если в пылу обретения истины кого-то прирежут, то не его в том будет вина и не его забота.
Рыцарь разжал руки. Озим, кашляя и сипя, оттолкнулся от него, встал на четвереньки, сплюнул в траву тягучую слюну.
— Я знаю мэтра Вукаша из Загорья, — голос Аделии звучал твердо. Вот что значит королевская кровь! — Если, конечно, этот тот Вукаш, про которого ты говоришь, святой отец.
— Можно его и так называть, можно, — согласился иконоборец. — Великий мудрец по богатствам, в земле укрытым, великий. Его я тоже в глаза не видел, но те люди, что меня к нему направили, и описание дали. Сейчас я буду говорить, твое высочество, а ты поправь меня, коли что не так. Договорились?
Девушка кивнула.
— Вот и славно. Слушай, твое высочество, слушай. Росту он невеликого. Два аршина и пяти вершков Так? Вижу, что согласна пока. Борода короткая, русая. Глаза серые, с желтизной. Так? На левой щеке бородавка. На левом запястье шрам кривой, словно пилой провели…
— Довольно, отец Лукаш, — остановила его Аделия. — Верю. А если выяснится вдруг невзначай, что обманул ты нас, будешь мертвым завидовать. Сыдор знаешь что с предателями делает?
— Не пугай меня, королевна, не пугай. Я смерти не боюсь. Смерть есть окончание краткого пути земного и начало бесконечного свидания с Господом, — произнес отец Лукаш, а остальные иконоборцы согласно затрясли головами. — Так проведет меня к Сыдору сей отрок?
— Ярик! — хлестнул разбойника голос королевны. — Ты проведешь святых отцов.
— К Сыдору?
— К нему. Сам знаешь куда.
— А если они…
— Так и что с того? Не бойся. Не посмеют они предать. С нами сила, с нами правда…
— Так мне ж Сыдор велел вас с паном рыцарем провести и ждать!
— А я тебе иное велю! Не пропаду я. Не в логово к врагам лезу, а в отцовский замок.
— Верно ее высочество говорит, — поддержал Аделию отец Лукаш. — Догадываюсь я, зачем Сыдор вас в Ошмяны направил. Не могу удачи пожелать, но благословением Господним напутствовать…
Иконоборец плавно поднял руку.
Годимир вздохнул и опустил глаза.
«Ничего. Потерплю. Зато в Ошмянах Олешека найду, а после и Ярошу придумаю чем помочь. А все эти игрища…»
Сорока, резко застрекотав на ветвях, прямо над головой, заставила всех вздрогнуть и отправила тем самым к лешему всю красоту и торжественность ситуации.
Глупая птица! Что с нее взять?
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
У КОСТРА
Распрощавшись с иконоборцами, Годимир с Аделией отправились в путь, ребячливо понукая коней. Скакуны, словно почувствовав настроение хозяев, легко срывались на рысь — самый резвый аллюр для путешествия по лесу. Игреневый Годимира фыркал и норовил схватить буланого королевны за шею. Рыцарь одергивал его поводом и всякий раз намеревался обругать, но вспоминал о присутствии королевны и так потешно захлопывал рот, что на третий раз девушка не выдержала и расхохоталась, едва не уткнувшись лбом в гриву.
Не проехав и версты, Годимир понял, почему монахи сушили одежду. Ему захотелось стукнуть себя по затылку. А заодно и отца Лукаша, зловредная натура которого проявилась в совершенстве.
Ведь знал о болоте и не предупредил!
Нарочно что ли, чтоб поиздеваться?
Вообще-то после рыцарь здраво рассудил, что местный житель — Ярош, Сыдор или тот же Озим — его ошибки не повторили бы ни за что. Это уроженец степей и перелесков Бытковского воеводства мог, увидев в низине между двух пологих холмов ярко-зеленую прогалину, не заподозрить неладного и направить коня прямо на моховину
[28]
. Как же он корил себя за то, что принял болото за лужайку. Еще, помнится, подумал — а не худо бы слезть с коня и поваляться на шелковистой травке.
