— Это интересно, — почесал бровь загорец. — Значит, Ошмяны нам теперь сами в руки упадут, словно яблоко перезрелое?
— Еще бы, сладкая бузина! Ждет меня звездочка! А, пан Годимир, скучает по мне звездочка моя?
Рыцарь смерил его как можно более холодным взглядом, ответил, чеканя каждое слово:
— Как я понял, у ее величества сейчас хватает дел поважнее, чем скучать по лесному молодцу. Похороны его величества Доброжира, подготовка к войне…
— Э-э-э, постой, сладкая бузина! — прервал его Сыдор. — Что ты несешь, паныч? У меня тут совсем другое написано! Зовет меня Аделия. Со всей хэврой зовет. Слышали, молодцы мои?!
Разбойники довольно заорали. Кто-то даже взмахнул оружием.
— Не может быть! — сжал кулаки Годимир.
— Как это — не может быть? Я грамоте обучен, сладкая бузина! Вот и весточку батюшке моему передала!
— Какому батюшке? — опешил словинец.
— А Божидару, каштеляну ошмянскому. Что глаза выпучил, пан Годимир? Я, сладкая бузина, тоже панских кровей! А ты как думал?
— То есть… Это… Пан Божидар… Значит, он и ты… Ничего не понимаю…
— Что ж тут понимать, пан Годимир? — хитро прищурился чародей. — Пан Сыдор — бастард, сиречь незаконнорожденный наследник пана Божидара герба Молотило, а значит, имеет право на такой же герб.
— С полоской… — не задумываясь поправил рыцарь.
— Что? Ах, да. С черненой полосой. Но лишь в том случае, если пан Божидар не признает пана Сыдора перед всем панством ошмянским. А если признает… Хоть я в геральдике и не знаток, но…
— Так тот перстенек!.. — сообразил наконец-то молодой человек. — Тот, что пан Божидар на ладони держал!
— А ты как думал, сладкая бузина? Загулял как-то Божидар. Моя мамка в молодости красивая была! Это сейчас толстая, как бочонок… А после всего перстенек ей подарил, а на перстеньке — ма-аленькое молотило. Теперь я — пан, коль Божидар признал меня сыном.
— Он тебя сыном признал, а ты в Ошмяны загорцев приведешь? — глухо проговорил Годимир.
— А почему бы и нет, сладкая бузина? Загорское королевство сильное. И защитит, и поддержит…
— Ты ж королем всего Заречья хотел стать! А теперь что, перед загорцами хвостом виляешь, пес?
— Ты что сказал? — Сыдор побелел лицом. Даже про бузину забыл помянуть.
— А что слышал! Ты ж теперь пан. Того и гляди, в рыцари посвятят… Доставай свой меч, отдай мой и выходи на честный поединок. А там поглядим, за кем Аделия скучает!
— Ах, вот оно в чем дело! — Разбойник подался вперед, потянул меч из ножен. — Я тебе поручил свою невесту в Ошмяны отвезти, а ты по дороге, поди, клинья подбивать начал?
— Никакая она тебе не невеста! Я ее честно привез в Ошмяны. И свою часть договора выполнил. И ты свою выполни! Перед нашим поединком освободи Яроша. Если он еще жив, конечно. С твоим-то понятием о чести.
— Что? Ты мою честь не трогай, рыцаренок недоделанный!
— Я — рыцарь, посвященный по закону и совести, а ты грязный вор и грабитель. Да я об тебя даже меч марать не буду! — Годимир шагнул вперед, взмахнул кулаком, целя Сыдору в подбородок.
Лесной молодец отмахнулся, закрываясь предплечьем, а рыцарь с удовольствием всадил ему левый кулак снизу под ребра. Кто дерется с шести лет, толк в этом деле знает.
Сыдор крякнул, согнулся, получил локтем в висок и упал на Вукаша.
Годимир стремительно наклонился, хватая из-под ног разбойника меч. И в этот миг кто-то ударил его между лопаток. Сила удара бросила рыцаря на колени. Пальцы соскользнули с рукояти. Он успел заметить широкий носок сапога, летящий ему в лицо. Подставил плечо и покатился по земле прямо под ноги лесным молодцам.
И тут на него обрушился целый град ударов. Молодой человек съежился, закрывая самые болючие места.
«Вот так себя чувствует сноп на току, когда дюжие кмети начинают обрабатывать его цепами».
Это была последняя осознанная мысль, а потом осталось лишь звериное чувство — стремление выжить любой ценой. Выжить, чтобы отомстить.
Сиплое «хэканье» разбойников прервал требовательный возглас вожака:
— Не до смерти! Не до смерти, я сказал!
— Пускай, пускай, ему полезно, — негромко проговорил Вукаш. — Чтоб прочувствовал…
— Так я ж не против, сладкая бузина, — обычное состояние духа быстро возвращалось к Сыдору. — Только зачем ему облегчать жизнь? Или смерть, ха!
— Молодец, пан Сыдор! Далеко пойдешь. Я тут кое-что придумал, пошли расскажу.
— Ага, сейчас. Эй, вы, полегче, я сказал… Будимил!
— Будигост я!
— Да по хрену мне! Проследи, чтобы живым остался!
— Понял, Сыдор! Все сделаю!
Тут кто-то попал Годимиру в ухо. Вспышка боли в голове затуманила разум. Он попытался вжать голову в плечи. Получил еще пару раз по ребрам. Счастье, что лесные молодцы толкались, как обычно бывает, когда толпа топчет одиночку, и не давали друг другу бить прицельно. Двое-трое слаженно действующих драчунов уже давно отделали бы его до полусмерти. Если попадут еще несколько раз по почкам, ты, пан рыцарь, больше не жилец. А, кроме того, могут отбить легкие, печень, сломать хребет, врезать по голове так, что до конца дней будешь только под себя ходить да жевать, что в рот кинут.
— Дай я его промеж ног припечатаю! Чтоб неповадно!.. — Кажется, голос Озима.
Годимир очень хотел потерять сознание, но, как назло, беспамятство не шло и не шло.
— Ах ты, сучок словинский! Закрывается еще!
— Дай мне! Ну, дай…
— А пусти-ка меня, Тюха!
— Не пихайся, всем достанется!
— Эй, легче! Слышал, что Сыдор сказал?
— Ну, пусти же! Вот всегда вы так!
— Тьфу ты! Устал. Ну вас на…
И вот, когда рыцарь уже почти перестал чувствовать боль, опустилась спасительная тьма, в которой кружили, порхали, гасли и вновь зажигались золотые звездочки.
Ведро ледяной воды в лицо, словно пощечина.
Вода, она же не твердая, почему же так больно? Как будто уже зима и вместо капель летят сосульки и осколки льда…
Как же больно…
Еще одно ведро!
— Эй, рыцарек, живой или нет, сладкая бузина?
Глухой голос, наполненный еле сдерживаемой яростью, ответил ему:
— Ухайдакали парня, сволочи…
— Кто б говорил, сладкая бузина? Хочешь, мы и тебя отделаем? Ты только попроси…
— Я б тебя попросил, елкина ковырялка, не были бы руки связаны!
Ярош? Живой?
Годимир открыл глаза. Заморгал, разгоняя затмевающий зрение туман. Удивительно, но лицу досталось гораздо меньше, чем следовало ожидать. Огнем горело ухо, ныла скула, саднили правая бровь и подбородок, но это, скорее всего, он сам, когда падал. Туловищу досталось не в пример больше. Болит едва ли не каждая косточка, руки отчего-то неподвижны, и любая попытка пошевелить ими обречена. Что-то режет под мышками, хотя он точно помнит, что туда не били… Может, после того, как сознание потерял?
