— Белый Орел!!!
— Бей-убивай!
— Красный Медведь! Грозин!
Последний огненный шар обрушил остатки колокольни на крышу трапезной, двери которой распахнулись, и на пороге появился Меченый. Сабли в обеих его руках чертили сверкающие круги:
— Шпара! Белый Орел!!!
А первая волна грозинчан уже врывалась за ограду монастыря.
Султанатец вновь поднял руки над головой, закричал что-то, побагровев лицом. С чистого неба — снегопад к утру прекратился и тучи развеялись — вниз рванулась толстая, многозубая молния. И это в снежне, когда по всем законам природы грозы и близко быть не может!
Вот сейчас небесный белый, отливающий голубизной огонь ударит в редкие ряды защитников монастыря, и тогда все — приходи и бери голыми руками.
Ендрек дернулся, сжимая помимо воли кулаки, словно хотел врезать по ненавистной морде чужого чародея. Воздух вдруг сгустился, повинуясь его горячему желанию. Засвистело...
Получилось!
Чародей опрокинулся, словно получил знатную плюху. Аж подошвы сапог задрались к небу.
Молния, вместо того чтобы разметать лужичан, скользнула по стене трапезной, Взрыла снег и мерзлую землю в маленьком палисадничке. Здание сложилось будто карточный домик. Подрубленная молнией стена ухнула внутрь, две другие накрыли ее наподобие шалаша.
Окутанный облаком пыли из трапезной вывалился пан Цециль. Упал на четвереньки, ошалело тряся головой.
А по двору уже кружился вихрь дерущихся не на жизнь, а на смерть людей.
Не меньше десятка грозинчан бросились к пану Вожику, размахивая саблями.
— А, песья кровь! Бей!
Пан Володша, выскочивший невесть откуда, заслонил командира, но повалился посеченный в неравной схватке, пятная снег кровавыми брызгами.
— Скорей, туда! — Ендрек спрыгнул с плеча Гервасия. — За мной!
И уже на бегу он понял, что кинулся в драку без оружия — сабля и самострел остались в гостинице.
— Куда, сволочи?!! Того-этого...
Тяжеленная мочуга походя смела двух драгун. Вернулась, расколола голову третьему, как перезрелую тыкву.
Лекса замер над убитым паном Гирсой и оглушенным Цецилем, закрутил дубину над головой:
— На погибель!
Коренастый лужичанин, из числа прибывших с Юстыном, разрядил арбалет в живот орущему драгуну, прыгнул на следующего, вцепляясь скрюченными пальцами в горло.
У развалин звонницы рубились, стоя спиной к спине, Хватан и пан Войцек:
— Белый Орел! Шпара!!!
Обе сабли Меченого секли наотмашь, словно его руки действовали каждая сама по себе. Урядник отбивал вражеские сабли зажатым в левой руке разряженным самострелом. У их ног корчились уже несколько одетых в жупаны с серебряным шитьем тел.
— Бей! — Ендрек с разбега врезался плечом в спину грозинчанина. Свалился вместе с ним. Начал подниматься, но увидел падающую на него саблю, зажмурился.
— На погибель!!!
Что-то просвистело у щеки, обдувая ветерком.
Студиозус открыл глаза, шаря в снегу в надежде найти хоть какое-то оружие. Пожилой инок — из-под черного клобука торчала пегая борода — поймал драгунскую саблю на окованный железом посох, направил в сторону, ловко подсек грозинчанина под колени.
Гервасий врезался в толпу врагов, поддернув рукава рясы, раздавая увесистые тумаки направо и налево.
— Красный Медведь!
«Хоть помрем как люди, — подумал Ендрек. — Куда с такой силищей справиться?»
Под ладонь ему наконец попала оброненная кем-то сабля.
— Дай! — Пан Цециль уже стоял на одном колене, но с голыми руками.
Медикус бросил ему саблю. Шляхтич подхватил ее на лету, прянул вперед выброшенной на берег рыбиной и воткнул острую сталь драгуну с нашивками урядника в пах.
— На погибель!
Вскочил, завертелся, не задумываясь о защите. В первый миг грозинчане отпрянули, но тут же накатились новой волной, как прибой на песчаный берег.
— Бей-убивай!!!
Защелкали арбалеты.
Монах с пегой бородой упал Ендреку на руки, выронив посох. Гервасий с залитым кровью лицом слепо шарил по сторонам огромными ладонями.
— Золотой Пардус! — Пан Раджислав и еще двое телохранителей пришли на подмогу, оттеснили черножупанное воинство от хрипло «хэкающего» Лексы.
— Переступа! Где ты? — голос пана Войцека взлетел над схваткой.
«Значит, живой, слава Господу!»
Раненый монах хрипло кашлянул, выплевывая Ендреку в лицо сгусток крови, застонал. Студиозус бережно опустил его на снег, заглянул под клобук и обмер.
Орлиный нос, карие строгие, правда, сейчас затуманенные болью глаза, черные брови, высохшая, будто пергаментная, кожа щек. Как же не узнать митрополита Выговского, патриарха Великих и Малых Прилужан? Бывшего, ничего не попишешь, но все-таки...
— Пан Богумил?
— Я, мальчик, я...
— Пан Богумил, ты не умирай, я сейчас! — Ендрек подхватил опального архиерея под мышки и потащил в сторонку, к груде битого кирпича, в который превратилась половина трапезной. Уложил, упал рядом на колени.
— Зря ты... — Годзелка слабо шевельнул рукой, указывая на торчащий на три пальца ниже левой ключицы бельт. Кровавые пузыри, вздувающиеся на его губах, лопались, оседая розовыми пленками на бороде, усах...
Видно, и вправду зря. Легкое наверняка пробито. А может быть, и аорта. Не выживет. Даже если бы все лучшие профессора Руттердаха взялись за спасение жизни его преподобия.
— Наклонись... — скорее угадал, а не расслышал медикус.
Ендрек приставил ухо едва ли не ко рту пана Богумила. И различил слабый, прерывающийся от боли голос:
— Меченому скажи... казна в Богорадовке... Жаромир Прызба... Да гляди, «кошкодралам» ни словеч...
Монах напрягся и обмяк. Ендрек протянул руку закрыть ему глаза, но тут лапища Лексы сгребла его за плечо:
— Того-этого... Бежим...
Студиозус поднялся на ноги, пошатываясь, как пьяный.
— Как бежим?
— Быстро!
— А король?
— Да к лешему... — Шинкарь резко ткнул дубиной, сбивая с ног орущего драгуна.
А в ворота валом валили грозинчане.
— Красный Медведь!
Промелькнула перекошенная фигура пан Владзика, полковника Бжезувских драгун.
— Бей-убивай!!!
— Пробиваемся к пану Войцеку и ходу... того-этого... — Лекса продолжал настойчиво дергать Ендрека за рукав. — Не сдюжим...
Отмахиваясь саблей сразу от четверых грозинчан, к ним пятился пан Цециль. На левой руке его безжизненно повис Раджислав.
