— Оксана, успокойся, все будет хорошо. А будет еще лучше, если ты успокоишься и вытрешь слезы.
— У меня тогда глаза будут красные.
— Ничего, я тебя люблю и с красными глазами.
— Правда? Любишь?
— Правда! Идем, Оксана, а то наши подумают черте что. Ты ж не хочешь, чтобы пострадала твоя девичья честь в глазах коллектива.
— А мне глубоко плевать. Вовка, так хорошо слышать от тебя эти слова. Скажи еще раз.
— Оксана, давай не будем разыгрывать поломанный граммофон. Кстати, давай посмотрим, что ты там мне подарила, — с этими словами я достал сверток и развернул его, там оказались пара шерстяных носков и флакон одеколона «Деним», — Спасибо, Оксаночка, не ожидал. Сама вязала?
— Нет, у меня еще с мирного времени оставались. И это все, что ты мне хочешь сказать?
— А что еще?
— Слушай, Свешников, душа у тебя хуже деревяшки, а поцеловать? А сказать, что-нибудь прекрасное?
— Оксана, у тебя вши есть?
— Нет, конечно.
— Ну, вот и прекрасно!
— Ну, ты и гад, Свешников! — сказала она, прыская от смеха, — Я тут настроилась на романтический лад, а он все изгадил. Вот кто ты после этого?
— Сиротинушка! Пойдем погуляем?
— А комендантский час?
— В Новогоднюю ночь? Скажем, что идем призывника брать. Да сейчас стопудово уже все перепились и ничего не соображают.
— Тогда пойдем.
— Сейчас, я нашим скажу и автомат захвачу.
— А поцеловать?
— А, ну да…
Опять зашел в ЗПУ, в своем углу надел бушлат и шапку, которые висели на спинке стула, проверил патроны в пистолете, привычно закинул за спину АКС. С рабочего места Оксаны забрал ремень с кобурой. У нас шел пир горой. Подошел к Петрову и отпросился на пару часов, типа что надо навестить пару призывников. Тот только утвердительно махнул головой и хитро подмигнул. Так как уже был немного «готовым».
Вышел во двор, Оксанка уже надела бушлат и ждала возле ворот. Подошел к ней и протянул ее ремень с кобурой. Она его надела поверх бушлата. И лавируя между воронками, спускались к Матросу Кошке.
Небо освещалось взлетавшими осветительными ракетами. На Кошке нас задержал патруль морпехов, проверили документы, поздравили друг друга с Новым годом и разошлись. Пошли по парку Папанина в сторону Аполлоновки. Везде царила пустота, город как будто вымер и ни одного огонька. Только пунктиры трассеров из ЗУ-23 и просто стрелкового оружия вносили разнообразие в темное новогоднее небо. Шли и болтали о пустяках. Я хохмил, а Ямпринцева смеялась. Иногда останавливались, чтобы поцеловаться. Заскочили в подъезд, когда услышали шум приближающегося самолета. Тут снова ее привлек к себе. Она уже не сопротивлялась, а наоборот со всей страстью отзывалась на этот поцелуй. И вроде и войныс бомбежкой не было.
— Как давно я в подъезде не целовалась! — со смешинкой в голосе сказала Оксанка.
— Я, если честно, тоже. Но думаю, что ты ничего не имеешь против этого.
— Ну, конечно же, любимый. Не отвлекайся…
На главных улицах сейчас продвигалась техника и войска. Мы вышли из подъезда и направились дальше. Из заброшенной танцплощадки, что возле Севморзавода раздалась трель «зушки». Там стоял бортовой «шишарик» (ГАЗ-66), в кузове которого расчерепашилась установка. Лупанув пару-тройку длинных очередей по вражескому самолету, машина взревела моторами, рванула с места и скрылась за поворотом на Рабочей улице. С улицы Героев Севастополя доносился рев моторов и лязг траков техники, что направлялась к выезду из города. А здесь, на Розы Люксембург было тихо. Снова остановился, повернулся к Оксанке, привлек к себе и поцеловал. Не знаю, сколько бы так еще простояли, но опять послышался гул самолетов и, схватив Оксану за рукав, бросился в первую попавшую дверь частного дома. Ногой выбил дверь. Тут же послышался шорох взлетавших ракет переносных зенитных комплексов. Послышался вой падающей бомбы. «Наша!» — крикнул я. Мы залегли на полу дома после взрыва, который прогремел в полусотне метров. Мысли неслись одна за одной — уберечь Оксану. Потом забились в самый дальний угол дома и просидели прижавшись друг к другу всю бомбежку. Девушка вцепилась в мой бушлат железной хваткой. В доме все осталось как и при хозяевах, казалось, что они просто вышли в магазин и должны сейчас прийти. Даже постельное белье было. Когда закончилась бомбежка, встали и вышли во двор. Оксана шла чуть впереди. Положил ей руку на плечо, развернул старлейшу к себе, вгляделся в темноте в глаза и сказал:
— Оксана, я хочу тебе кое-что сказать, ты обещаешь не ругаться и не смеяться?
— Хорошо, постараюсь. — сказала она и закрыла глаза на мгновенье.
— Оксана, иногда в жизни мужчины наступает такой момент, когда ему становится мучительно больно за бесцельно прожитые годы и он неотвратимо рвет со своим темным прошлым и понимает одну вещь…
— Короче, Володя!
— Что чистые носки проще купить…
— Вот ты дурило. Это к чему? — со смехом спросила она.
— Ну, в общем, Оксана, выходи за меня замуж!
— Чего?
— Женой моей стань, говорю!
— Ты этой, своей из тридцатьдевятки такое тоже говорил?
— Нет. Нузачем ты так?
— Слушай, Свешников, ты даже нормально и предложение сделать не можешь. Вот что ты за человек?
— Ну, извини, практики в этом вопросе у меня маловато, можно сказать что впервые.
— И как это понимать, что «можно сказать впервые»? Уже делал кому-то предложение? Своей мымре из тридцатьдевятки?! А где кольцо?
— Только от гранаты.
— Спасибо — не надо. А стать на колено?
— Давай обойдемся без дешевых приемов мексиканских сериалов. Слушай, мне сейчас невольно вспоминается фраза: что на груди пригреешь, то потом всю жизнь шипеть и будет.
— Да разве так предлагают руку и сердце?
— Ну, а как по-другому? И вообще… Ты знаешь, чем прославился Сократ кроме своей философии?
— Чем?
— Тем, что у него была очень сварливая жена.
— И что?
— А то, что как-то к нему пришел один из его учеников и спросил разрешения жениться. На что Сократ ответил: В браке ты либо обретешь счастье, либо станешь философом. А Сократ был философом.
— Неправда, он сказал: Делай что хочешь — все равно пожалеешь.
— Тоже правильно сказал.
— К чему это ты?
— А к тому — ненавижу философию. И нефиг тут ее разводить. Выходишь за меня или нет? — со смехом сказал я.
— И ты думаешь, я соглашусь выйти замуж после всего тобою сказанного?
— Ну, не знаю.
— Конечно, соглашусь. Куда же я без тебя теперь. И разве у меня есть выбор? Да я теперь из принципа выйду за тебя, чтобы посмотреть на тебя в роли философа. В общем, отомщу.
