– «Знаю таких, – шумно выдохнул кот и прикрыл глаз. – Они водятся там…»
Это самое «там» Семен не понял совершенно: то ли информация была слишком сложной, то ли кот уснул раньше, чем успел ее передать.
Радоваться и облегченно вздыхать не пришлось. Как только ментальный контакт прервался, в голову плеснуло такой ослепительной болью, что ни дыхательные упражнения, ни жесткий массаж черепа долго не помогали. Семен шипел ругательства и изо всех сил старался не потерять сознание – одна из кошек поглядывала на него с недоброжелательным интересом. В конце концов он показал ей язык и заполз в вигвам – приходить в себя. А сон (или обморок?) для этого, как известно, первейшее средство.
Очухался Семен, наверное, часа через два-три. Снаружи было тихо, и он радостно представил, как сейчас спихнет в воду лодку, не укладывая (потом разберемся!) побросает в нее груз, залезет сам и будет грести, грести, грести…
Разочарование было полным: семейство махайродов мирно дрыхло на солнышке в нескольких метрах от вигвама. Детеныш с чем-то играл возле воды. Когда Семен осторожно вылез наружу, все оказалось не так плохо, как показалось вначале, а гораздо хуже – кошек прибавилось! Метрах в пятнадцати возле кустов, на некотором расстоянии друг от друга, разлеглись еще две совсем не мелкие особи. «Что вам тут, гостиница, что ли?!» – собрался он возмутиться, но побоялся, что его эмоциональная «мыслефраза» кого-нибудь разбудит, и решил воздержаться.
Стараясь ступать подальше от морд, лап и хвостов, он пробрался к воде – попить и умыться. Здесь выяснилось, что махайродский детеныш забавляется не просто так – он кантует черепаху приличных размеров. Семен вспомнил о своем голоде (попробуй-ка забудь!) и испытал сильное желание игрушку у него отобрать и съесть – наверное, вкусно. Он почти уже решился на это, но в последний момент остановил себя: «Этот гаденыш начнет пищать и всех перебудит. Объясняйся потом с ними… Да и черепаха-то не такая уж и большая, в ней, наверное, и мяса всего ничего – стоит ли связываться?»
В общем ситуация выглядела довольно печально. Семен без труда вспомнил, что почти все представители семейства кошачьих, включая львов, ведут сумеречный или ночной образ жизни. И, соответственно, днем они дрыхнут. Может быть, человек и стал «полуденным» хищником, чтобы жить с ними в противофазе? Черт его знает… В общем, Семену хотелось есть, а еще больше – оказаться подальше от этих ребят.
И он решил уйти. Ну, не насовсем, конечно, – подняться на ближайшую высокую сопку, оглядеть окрестности (надо же наконец сориентироваться!) и, если повезет, что-нибудь (кого-нибудь) добыть. Он тихо собрался, забрал арбалет, посох и направился прочь от берега – может, эти кошечки сами уйдут, а?
Километра через два выяснилось, что с посохом, арбалетом и тяжелыми болтами в карманах пробираться по склонам и зарослям, мягко выражаясь, не очень приятно. Кляня собственную бестолковость, Семен потратил не меньше часа, пытаясь изобразить из имеющегося ремня нечто вроде лямки, чтобы нести посох за спиной. В общем-то это было тоже неудобно, но, по крайней мере, так можно было перекладывать тяжеленный арбалет из руки в руку, с плеча на плечо. Пока он возился, проявилась еще одна приятность – комары. Их количество до убийственного еще не дотягивало, но сильно превышало встречавшееся раньше в этом мире. Семен отплевывался, десятками давил их на лице и руках и пытался понять, откуда они могли взяться.
В конце концов на вершину Семен все-таки забрался. Он даже сумел слегка подкрепиться по дороге – съел пяток улиток и разорил птичье гнездо, выпив яйца сырыми. Макушка сопки была голой, и вид с нее открывался замечательный – не столько даже в смысле красоты, сколько информативности.
Он действительно находился в районе слияния двух крупных рек, одна из которых текла откуда-то с юга. Северную часть панорамы до горизонта занимала слабо всхолмленная равнина, вся в мелких озерах и глубоких лужах. «Похоже, мамонтовая степь гибнет прямо на глазах. Впрочем, наверное, это иллюзия: она будет умирать не одну сотню лет, постепенно превращаясь в тундру, лесотундру и тайгу. Городским людям почему-то кажется, что лес всегда богаче жизнью, чем, скажем, степь, а это совсем не так. Я сам в свое время был немало удивлен, когда узнал, что в амазонской сельве, где избыток воды и тепла, прокормиться очень трудно – там почти никто не живет. А самые продуктивные биоценозы – это саванны, прерии и пампы».
Правый берег основной реки представлял собой страну невысоких (в пределах первых сотен метров) сопок, заросших кустами и лесом – лиственница, ольха, береза, кедровый стланик и что-то еще. Долина «малой» реки близ устья была широкой и плоской, с большим количеством наполненных водой проток и стариц. Это в общем-то была степь с отдельными островками леса. Семен долго рассматривал долину близ устья, пытаясь высмотреть какой-нибудь репер-ориентир, заметный снизу, с воды, – оказаться в протоке, которая через пару километров обмелеет, ему совсем не хотелось.
А вот былого изобилия крупной дичи Семен ни на том, ни на этом берегу не заметил. То ли бо2льшая часть животных погибла зимой, то ли куда-то откочевала. Тем не менее одно небольшое стадо копытных он высмотрел-таки внизу на расстоянии километров трех. Это было в противоположной стороне от стоянки, но Семен решил попытать счастья и начал спускаться.
Через заросли он продирался не меньше часа, а когда оказался на открытом месте, никаких животных ни вблизи, ни вдали не обнаружил – то ли сам потерял ориентировку, то ли стадо куда-то ушло. Некоторое время он бродил вдоль условной границы степи и леса, а потом обнаружил, что день кончается и надо суметь засветло добраться до стоянки. Семен устал, был зверски голоден и зол на весь мир и на себя в особенности. Топать ему предстояло никак не меньше 4–5 километров и отнюдь не по ровной дороге.
Искусанный комарами, исцарапанный ветками, в рваных мокасинах Семен обходил подножие сопки и слабо надеялся, что с пути он не сбился и вот-вот окажется в прибрежной зоне, где идти будет легче. Обращать внимание на происходящее вокруг он давно перестал. Один раз, правда, он чуть не наступил на ежа и некоторое время размышлял, не съесть ли его. Пока он этим занимался, еж развернулся и убежал в кусты – лезть туда за ним никакого желания у Семена не было. Пришлось ругнуться покрепче и шлепать дальше.
Он уже начал подозревать, что идет не к берегу, а параллельно ему, когда его остановил немой вопрос «в лоб»:
– «Как охота?»
Пожалуй, враждебности в этой «мыслефразе» не было, скорее, явный оттенок иронии. Семен встал как вкопанный и хотел было вскинуть арбалет, но вспомнил, что тот не заряжен, и не стал этого делать. Метрах в пяти перед ним сквозь ветки слабо мерцали два пятнышка – кошачьи глаза. Тело зверя на фоне зарослей «не читалось» совершенно, хотя шкура у него была совсем не зеленого цвета. Нужно было что-то отвечать, и Семен попытался взять себя в руки:
– «Я не охочусь на твоей земле (в смысле – не хочу отнимать добычу у слабого). У меня другие дела».
Кажется, шутка (если ее можно так назвать) была принята и понята:
