– Профессор! Что с вами? Вы с ума сошли! – воскликнула она, отбиваясь.
Ей удалось вырваться и соскочить на пол. Он лежал одетый, а она стояла перед ним обнаженная, со спущенными чулками. Не желая продлить смешное положение, поднялся и он; дыхание его было прерывистым, щеки побагровели. Изабеллу поразило выражение его глаз. Она вспомнила, что таким же странным и упорным был его взгляд во время одного из званых обедов, когда Лартуа говорил какой-то молодой женщине слегка завуалированные непристойности; зрачки, в которых зажглись колючие искорки, были совершенно пусты и бездушны и напоминали недавно ослепивший ее электрический глаз.
– Ваше поведение недостойно мужчины, профессор, – торопливо одеваясь, сказала Изабелла.
– Напротив, милочка, именно такое поведение и достойно мужчины. К тому же это был бы лучший способ успокоить ваши нервы. Однако вы оказались сильнее, чем я думал.
Лартуа вел себя совершенно непринужденно, холеной рукой он приглаживал седеющие волосы.
– Не понимаю! – продолжала Изабелла. – Я прихожу к вам на консультацию… вы мне сообщаете о моем положении… и вы, врач…
– Но медицина такое скучное занятие, – произнес он и махнул рукой.
Затем, повернувшись к ней, сухо спросил:
– По-вашему, я слишком стар, не так ли?
– Не в этом дело… но я не понимаю… вы просто не отдаете себе отчета…
– Все ясно. Врач не имеет права вести себя по-мужски, так же как священник! Мне знакомы подобные суждения! Притом мужчина в моем возрасте для вас уже вовсе и не мужчина? Вы поймете, почувствуете, что это такое, когда сами постареете…
Можно было подумать, что оскорбление нанесено ему, а не ей!
– Вы обращаетесь так со всеми вашими… пациентками? – спросила Изабелла.
– Нет, не со всеми, – с подчеркнутой галантностью ответил он. – Лишь с некоторыми, и, надо признаться, они обычно бывают любезнее, чем вы. Впрочем, не будем об этом больше говорить. Как врач я остаюсь в полном вашем распоряжении, мой дружок, и помогу вам выйти из всех затруднений.
Изабелла собралась уходить.
– И все же благодарю вас, профессор, – сказала она, протянув ему руку.
– Ну, полноте, не за что, – ответил Лартуа. – Вот увидите, все обойдется.
Он нажал кнопку звонка. Вошла медицинская сестра с накрашенными губами и светлыми волосами, выбивавшимися из-под белого колпачка.
– Будьте добры, проводите даму, – обратился к ней Лартуа, – а потом зайдите, пожалуйста, прибрать.
Колючие искорки продолжали светиться в его глазах.
Едва заметная усмешка тронула губы сестры. Она молча проводила Изабеллу до дверей и покорным, вялым шагом направилась обратно к кабинету.
2
В тот день госпожа де Ла Моннери, следуя привычке, установившейся у нее с самого начала лечения, прогуливалась перед заходом солнца по берегу озера Баньоль-де-л’Орн. Она была в траурном платье из легкой черной шерсти с белой шелковой вставкой, дряблую шею прикрывала матовая лента, над головой она держала раскрытый зонт.
Как обычно, ее сопровождал пожилой господин в белом фланелевом костюме, в высоком стоячем воротнике, белом галстуке и в канотье из слегка пожелтевшей тонкой соломки. Пожилого господина с изысканными манерами звали Оливье Меньерэ, его считали внебрачным сыном герцога Шартрского.
Они разговаривали мало; госпожа де Ла Моннери в последнее время стала туговата на ухо, а ее спутник, застенчивый от природы, краснел каждый раз, когда она властным тоном просила повторить сказанное.
– Надеюсь, завтра еще постоит хорошая погода, – заметила госпожа де Ла Моннери.
– Да, хотя неизвестно, что предвещают эти маленькие облачка, – ответил Оливье Меньерэ, подняв трость к небу и стараясь отчетливо произносить каждое слово.
Несколько минут они шли молча. Над озером пронесся ветерок и поднял легкую рябь. Госпожа де Ла Моннери чихнула.
– Не холодно ли вам, дорогая Жюльетта? – с тревогой в голосе спросил старик.
– Да нет же, нет! Это просто цветочная пыльца. Ветер растормошил цветы на клумбах, и я вдохнула пыльцу.
Они подошли к плакучей иве – конечному пункту их ежедневной прогулки – и не сговариваясь повернули обратно.
– Сегодня вечером в казино концерт, не хотите ли пойти? – спросил Оливье Меньерэ.
Но тут же покраснел от допущенной бестактности: ведь он предложил ей появиться в свете, хотя она еще была в трауре.
Госпожа де Ла Моннери заколебалась.
– Ну, один-то раз можно пренебречь приличиями, – сказала она. – Это же концерт!.. Но не будет ли там резко звучащих инструментов? Они меня совсем оглушают.
– Нет, в программе Шопен, его музыка успокаивает.
– Если так, я согласна.
Меньерэ проводил ее до дверей гостиницы «Терм». Сам он жил в соседнем отеле. Держа шляпу и палку в левой руке, он поднес к губам руку госпожи де Ла Моннери в черной кружевной перчатке.
– Я зайду за вами в половине девятого.
У себя в номере госпожа де Ла Моннери обнаружила ожидавшую ее Изабеллу.
– Что ты здесь делаешь? Почему не предупредила о своем приезде? – удивилась госпожа де Ла Моннери.
Изабелла стояла возле стола, на котором были расставлены пять или шесть балерин из хлебного мякиша в пачках из золотой бумаги.
– Да-да, – сказала старая дама, указывая на свои творения, – теперь я леплю их из пеклеванного хлеба. Мне кажется, так получается гораздо лучше… Чем объяснить твой внезапный приезд? А номер ты сняла? Нет? Ты ни о чем не заботишься! Где твои вещи?
– Чемодан внизу, в вестибюле, – ответила Изабелла.
На ее поблекшем от горя лице еще видны были следы слез, пролитых ночью.
– Тетя, мне надо поговорить с вами…
– Я так и думала… Слушаю тебя! – сказала госпожа де Ла Моннери.
– Тетя, я беременна, – пролепетала Изабелла.
– Что? Говори громче!
– Я жду ребенка, – сказала Изабелла, повышая голос.
Госпожа де Ла Моннери бросила суровый взгляд на крохотных балерин и вытащила длинные булавки, которыми была приколота к волосам ее шляпа.
– Ну что ж, – ответила она, передернув плечами, – можешь гордиться: ты, как никто, умеешь портить людям отдых!.. В чьем обществе ты свершила сей подвиг? Отвечай, я имею право знать!
– Это Симон Лашом, – отчетливо произнесла Изабелла. – И я люблю его, – вызывающе добавила она, как бы защищаясь.
Будь Изабелла вполне искренна, она призналась бы, что ее любовь стала менее пылкой с тех пор, как она узнала о своем положении.
– Час от часу не легче! – воскликнула госпожа де Ла Моннери. – Жалкий учителишка, да еще и голова у него величиной с тыкву! Этот субъект – еще один подарочек твоего покойного дядюшки! Конечно, все случилось в те вечера, когда вы вместе разбирали бумажный хлам, оставшийся после Жана! Все это следовало бы сразу сжечь!
