– Ну да, разумеется. Все это теперь кажется таким далеким лишь потому, что… пф-ф… люди почти всегда умирают молодыми. Но вы еще и сами убедитесь: когда человек доживает до моих лет, он замечает, что история вовсе не такое уж далекое прошлое. От эпохи Марии Терезии нас отделяет время, равное всего лишь двум таким человеческим жизням, как моя… После обеда начался бал, и отец посоветовал мне…
Давно уже старик не выказывал себя столь блестящим собеседником; надо признать также, что давно уже ни один гость не проявлял к нему столь глубокого интереса.
Ноэль смотрел на Симона со смешанным чувством благодарности и гордости; баронесса также поглядывала на этого человека, которому было примерно столько же лет, сколько ее покойному сыну, и с лица ее не сходило выражение кроткой печали.
– Я каждый день встаю в половине восьмого утра… – заявил старик в ответ на вопрос Симона. – Выпиваю чашку чая…
Лишь немногие люди доживают до восьмидесяти лет, и те, кто переваливает за этот рубеж, находят в своем долголетии повод для тщеславия. Подобно боксерам, люди, вступившие в упорную борьбу со смертью, соблюдают строжайший режим и рассказывают о нем со вкусом, в мельчайших подробностях. Барон Зигфрид не без основания считал себя чемпионом в такого рода борьбе, и восхищение Симона льстило его самолюбию. Выйдя из-за стола, он отвел гостя в сторону и сказал ему:
– Наступает время, когда смерть окружающих начинает почти радовать нас… Желаю вам дожить до моих лет.
Он подумал с минуту, потом, как ему казалось вполголоса, спросил:
– Известны ли вам подробности смерти Франсуа? Действительно ли произошел несчастный случай?
Непринужденно опираясь всей своей тяжестью на руку Симона, старый барон снова направился в маленькую гостиную и продолжал на ходу говорить:
– …Незадолго до сражения при Садовой я отправился в Шенбрунн. Мне были известны намерения Франции, и я… пф-ф… сказал императору Францу-Иосифу: «Ваше величество…»
Можно было подумать, что Зигфрид всю свою жизнь только и делал, что предупреждал венценосцев о грозивших им катастрофах.
Когда старик всунул в рюмку язык, чтобы вылизать оставшийся на донышке золотистый шартрез, Симон не отвел стыдливо глаза, как это делали обычно другие гости. Напротив, он улыбнулся ласково и понимающе.
Словом, Лашом покорил все семейство.
Барон Зигфрид, который почти не вспоминал о недавних событиях – прошло не меньше месяца, пока он усвоил, что Франсуа умер, да и то он постоянно путал, когда именно это случилось, – несколько дней подряд приставал к домашним:
– Придет ли к нам снова тот молодой человек? Скоро ли я его опять увижу?
Некоторое время спустя Симон начал вести еженедельную хронику в «Эко дю матен». Анатоль Руссо был этим явно недоволен, и однажды, когда Симон опубликовал статью о реформе образования, министр сказал ему с суровым видом, откидывая длинную прядь волос:
– Спору нет, мой милый Лашом, у вас есть что поведать читателю, это ваше право, согласен! Но как бы вы отнеслись к тому, если бы я в качестве члена корпорации адвокатов вдруг вздумал выступить со статьей о реформе судопроизводства? Не забывайте, вы занимаете официальное положение. Следует выбрать между карьерой публициста и карьерой… словом, той карьерой, которой вы себя уже посвятили.
Министр не был в состоянии точно определить, какую именно карьеру он имеет в виду.
На следующий день Симон имел долгую беседу с Ноэлем Шудлером.
– Дорогой друг, я хорошо знаю Руссо, – сказал гигант. – При нем вы всегда будете лишь вторым и никогда не станете первым. Этот человек не любит продвигать людей ради них самих. А потом, не вечно же он будет министром! Когда он перестанет в вас нуждаться, что он сможет вам предложить? А главное – чем вы сами хотите заниматься? Знаю, знаю – политикой, вам незачем мне об этом говорить. Я и сам отлично вижу: вы походите на моего сына, он собирался выставить свою кандидатуру в парламент и преуспел бы в этом, особенно с помощью тех средств, которые я предоставил бы в его распоряжение. Так вот, Руссо не станет вам помогать, напротив! А на прессу и деловые круги вы сможете опереться. Независимо от этого и даже не спрашивая, сколько вы сейчас получаете…
Симон почувствовал, что ветер меняет направление и пора искать другого покровителя. Он уже вышел из того возраста, когда человеку охотно оказывают поддержку, и потому расположением столь могущественного человека, который только недавно потерял единственного сына, пренебрегать не следовало.
В тот же вечер Ноэль сообщил барону Зигфриду:
– Ну что ж, отец, ты можешь быть доволен! Я беру твоего друга Лашома к себе в «Эко». Практически это уже решено.
5
Люлю Моблан был один в своей гостиной, когда ему подали телеграмму; он пробежал ее, отложил в сторону, подошел к большому зеркалу в золоченой раме, висевшему над камином, и громко расхохотался.
В зеркале отразился его восхищенный взгляд и оскаленные огромные желтые зубы.
– Близнецы! Близнецы! – громко повторял он. – Браво, старина, браво! Хотел бы я теперь посмотреть на рожи моих дорогих родственничков! Близнецы!
Он несколько минут простоял перед зеркалом, любуясь собой, приглаживая белый пух на своих висках, похлопывая себя по животу и весело посмеиваясь; казалось, для того чтобы достойным образом отпраздновать рождение двух близнецов, ему и самому надо было существовать в двух лицах.
Потом он потребовал, чтобы ему принесли пальто, надел набекрень светло-коричневый котелок и вышел из дому, держа трость набалдашником книзу.
«Этой крошке я обязан величайшей радостью в жизни, – думал он, быстро шагая по улице. – Признаться, она всегда доставляла мне одно только удовольствие. Она с успехом выступила на сцене, она необыкновенно благоразумна… Близнецы! Я бы уплатил сто луидоров, чтобы поглядеть на рожу Шудлера. О, он об этом скоро узнает… Но куда, собственно говоря, я иду?»
Он остановил проезжавшее мимо такси.
– Клуб «Эксельсиор», бульвар Осман, – приказал он.
В клубе Моблан переходил из зала в зал и сообщал всем своим друзьям необычайную новость.
– Шутник! – восклицали они, похлопывая его по плечу.
Вечером, едва дождавшись открытия «Карнавала», он отправился туда, чтобы поведать Анни Фере о радостном событии. Певичка отменно сыграла свою роль.
– О, меня это не удивляет! – воскликнула она. – Сильвена писала мне, что толста, как башня. Бедная девочка! Родить двойню! Да ты у нас еще хоть куда, мой милый Люлю!
– Это произошло в тот вечер, когда я был мертвецки пьян, ведь ты сама видела, – ответил он с виноватым видом.
Несколько дней подряд Моблан приставал к каждому встречному:
– Ставлю двадцать против одного – вам нипочем не угадать, что со мной произошло…
