Тот выслушал наркома — а потом попросил, чтобы к телефону позвали Т. Ванников вспоминал, что такого мата он никогда раньше не слыхивал…
Судоплатов вспоминает…
Когда последние судороги «ежовщины» выкосили весь ИНО НКВД и он ходил сам ожидая ареста, в Киев выехал заместитель Судоплатова Е. — и бесследно пропал! Был объявлен всесоюзный розыск, а Судоплатов уже примеривался, куда ему лучше стреляться, в грудь или в висок (незадолго до этого к японцам перебежал начальник погранвойск на Дальнем Востоке).
Замнаркома Берия поступил очень просто — взял да и позвонил жене пропавшего, на что она очень обрадовалась и долго благодарила Берию за заботу…
Оказалось, Е. повздорил из-за сущих пустяков с каким-то мужиком в туалете на Киевском вокзале (сам будучи в штатском и выпимши), немедленно получил от мужика бутылкой по голове, с тяжелым сотрясением мозга как-то ухитрился уехать в Москву и вот уже третий день лежит дома, болеет…
— Идите, Паша, и работайте! — это было всё, что со вздохом позволил себе сказать Судоплатову Берия…
Берия долго беседовал с Туполевым, приговорённым к расстрелу:
— Может быть, вы всё же себя оговорили? — Но Туполев упорно подтверждал собственноручные показания…
И Берия забрал его к себе в шарашку — впрочем, через полтора года полностью амнистировав…
Зачастую, беседуя на допросе с подозреваемым, Берия на прощание давал ему яблоко или мандарин…
Затребовав дела осуждённых при Ежове, Берия получил ряд папок, где листы протоколов были залиты засохшей кровью… молча, не читая, он швырнул их в лицо следователям, ведшим допрос…
Три четверти следственного аппарата Ежова были Берией безжалостно репрессированы…
Первая бериевская амнистия затронула каждого третьего заключенного, а всего около трехсот пятидесяти тысяч человек были освобождены из-под стражи… И таких амнистий было ровно три.
Большинство пришедших в НКВД-НКГБ вместе с Берией новых сотрудников, а это около пятнадцати тысяч человек — НИКОГДА до этого не имели к ЧК-ОГПУ никакого отношения (это были учителя, инженеры, молодые учёные)…
Когда немцы прорвались на Кавказ, Сталин строго выговаривал Берии за то, что он очень своеобразно контролировал вывод из строя нефтескважин Моздока, собственноручно поджигая их вместе с наркомом нефтяной промышленности Байбаковым прямо на глазах оторопевших от такого авангардизма немцев…
Хрущёв обвинял Берию в беспринципности — мол, тот амнистировал любого — виноват тот или нет, — лишь бы тот был полезен делу рабоче-крестьянской обороны…
Хрущёв обвинял Берию в том, что своим работникам — в атомном и ракетном проектах — Берия присваивал звания Героя, представлял их к Сталинским премиям, награждал дачами и машинами…
Когда стало известно, что брат физика Харитона допускает антисоветские высказывания, Берия показал Харитону протоколы прослушивания, а потом сказал — работайте спокойно, никто этого дурака пальцем не тронет…
Сын Берии — Серго — в семнадцать лет добровольцем записался в разведшколу и радистом неоднократно направлялся в тыл врага… Серго Берия стал самым молодым в Советском Союзе доктором наук, профессором, генеральным конструктором… После смерти отца его лишили даже институтского диплома и даже полученных на фронте наград. Два года он провёл в тюрьме, где его на глазах матери выводили на расстрел, требуя обвинительных показаний на давно мёртвого отца…
После того как его лишили и отцовской фамилии — Серго Гегечкори работал в Свердловске, снова защитил диплом, потом кандидатскую диссертацию, стал заместителем генерального конструктора… Яблочко от яблони, да…
Сам Берия в период революции сумел как-то исхитриться с отличием окончить строительное училище… Всю жизнь он мечтал строить дома! И неоднократно письменно просил отпустить его с партийной и чекистской работы в архитекторы. А его всё не отпускали.
Психологи внимательно рассматривали вопрос — почему сильный человек сразу после смерти дорогого ему человека немедленно уходит? («Хрусталев, машину!», помните? Как сказал Берия через минуту после смерти Сталина…)
Вывод оказался очень прост — ЧТОБЫ НИКТО ПОСТОРОННИЙ НЕ ВИДЕЛ ЕГО СЛЕЗ… Мужчины не плачут. Мужчины — расстраиваются…
20 августа 1991 года. Девять часов утра. Москва, Старая площадь…
Две площади — как две чашки весов…
Новая и Старая… между ними — бульвар. Начинающийся от часовни, памятника гренадёрам, павшим под Плевной, и кончающийся у воспетого Булгаковым в «Дьяволиаде» Делового Двора — одного из самых первых на Москве специально построенных зданий для контор…
У серых стен которого притулилась нарядная церковь Всех Святых на Кулишках… Загадочное место!
И церковь — во имя чего она была построена? Что за кости, изрубленные, покоятся в глубине, под её алтарём?
А сам квартал, пообочь бульвара… тоже не прост.
Там дома — с занавешенными портьерами зеркальными окнами, их двери — высокие, дубовые, без вывесок — только таблички на них: «Подъезд десять», «Подъезд сто три»…
Власть всегда на Руси была сакральной тайной…
Те, кто знал… Те знали — что вот там есть очень хорошая, недорогая столовая, с кулинарией и круглосуточным буфетом, а там — мастерская, где недорого сошьют норковую или ондатровую шапку (не такую, которую хочешь, а которая тебе по должности полагается. По Сеньке и шапка…), а вот туда вообще лучше не ходить и даже не думать, что там такое за заведение.
На Старой площади всегда была она.
Власть. Секретариат ЦК.
Созданный Сталиным Аппарат.
Который и был, собственно говоря, — Советским Государством.
Становым хребтом.
Мозгом.
Центром.
И вот сейчас тело государства, его народ — взбунтовалось против мозга… На языке медицины это называется — психопатия!
Примерно в девять часов в кабинете замзавотдела партийной печати Зеньковича зазвонил телефон внутренней связи.
— Николай Александрович, — послышался в трубке встревоженный голос его секретаря-референта Галины Пташкиной, — сейчас приходили из охраны, сказали, что они уходят! И советуют немедленно уходить и нам…
Но уйти из комплекса зданий было уже нелегко. Технические работники ЦК испуганно носились по бесконечным коридорам — но у всех внешних подъездов — восьмого, девятого, двенадцатого — уже собралась разгневанная толпа. Работники услыхали по радио распоряжение из Управления Делами — о немедленной эвакуации из помещений. Причём НОМЕР тревоги не был объявлен, и что конкретно делать, куда бежать, что прятать — в панике мечущиеся офисные женщины просто не знали.
