Заодно и население солидно сменилось. Остатки немцев выселили еще во время войны, и очень немногие вернулись потом. Кто прижился на Урале, кто умотал сильно обиженный в родной фатерланд, но в Кенигсберге их пара сотен имеется, не больше. А в сельской местности еще с моего далекого предка перевелись. В начале XIX века все сплошь саклавиты, а происхождение в те времена никого не волновало. Зато теперь, как везде в Руси, сплошной русский народ.
Хороший был метод бороться с послевоенной разрухой и кризисом, переселяя из неблагополучных районов в места, где государству требовались трудовые ресурсы. Вербовали людей в самых проблемных с работой местах — и завозили на стройки. А чтоб не разбежались потом, заодно и строили новые предприятия. У нас не Америка, у нас «плавильный котел» покруче будет.
КЭФ — завод по производству радиоприемников, хорошо известен по всей стране. То есть это всеобщая ошибка, что он делает исключительно детекторные приемники. Тут много чего клепают: телефонные аппараты и телефонные станции, военные радиостанции, электролампы, электрические фонарики, фотобумагу и даже утюги. Судоремонтный тоже неплохо трудится, но там государственное управление, и заказы все больше правительственные, а КЭФ — частная фирма.
Ага, вот и станция. Движение поезда замедляется, и мой классный вагон точно останавливается напротив здания станции. Хороший машинист, четко сработал. Вот только выходить практически некому. Кататься в классных вагонах — удовольствие дорогое, а рейс — в Германию, куда не слишком ездят. Вот какого хрена меня туда настропалили? Знаю какого. Очень это неприятно пахнет. В этом вопросе я категорически с линией правительства не согласен. Мало нам было одной войны — доиграются до еще одной.
Плевать, что там мне говорил Белов, совсем они сбрендили со своими внешнеполитическими раскладами. Не собираюсь я работать по указаниям. Пусть режет цензура. На свете не одна «Красная звезда» существует. Есть еще и «Гражданин», «Русь», «Новое время», «Вестник Европы», «Русская мысль». Я по всем успел пробежаться перед отъездом и договориться о сотрудничестве. Фигня, что внештатный, меня сейчас все любят — и за корреспонденции еще и неплохо платить будут. Что мне, все время про прусских солдафонов писать? Нашли тоже где корреспондента прописывать — в Берлине! То ли дело — Вена или Париж. Обидно, понимаешь, сидеть в захолустье, когда варятся такие интересные дела.
— Полчаса стоим, — сообщила проводница. Смотрелась она как картинка. Мундирчик с погончиками, пилотка, сапожки. Прямо пиши с нее плакат «Вступайте в ряды русской армии». Как-то я оторвался за последние годы от этих родных примет. Куда ни глянешь — все в форме. Учащиеся, студенты, железнодорожники, чиновники. У всех эмблемы разные, запросто ошибиться можно и принять ветеринарного врача за кавалериста. Одна радость — звездочки и полоски на погонах одинаковые. Интересно, когда журналистов заставят ходить в форме, как звания присваивать будут? За выслугу лет или за количество откликов на репортаж? А то ходить мне до самой смерти в капитанах. Начальник вокзала по званию не меньше. Как-то это неправильно. Как выражались раньше — невместно.
Все-таки воспитание дает себя знать. Салимов как был гвардейцем, так и остался солдатом навсегда. Затвердил на всю жизнь удовольствие от правильного опознания, кто старший, а кто младший, и вводит везде, где можно и где нельзя. И ведь совсем не дурак, но любая правильная идея легко доводится исполнителями до абсурда. Будем мы еще дружно ходить строем по улицам и отдавать приветствия всем встречным и поперечным.
Я послушно кивнул на замечание и посмотрел на часы. Есть время прогуляться.
Из плацкартных вагонов уже энергично лезли люди. С огромными чемоданами и сумками в руках, с мешками на спинах, они суетились, перекликались перепуганными голосами, толкали друг друга и ругались. Посмотрят на такое поведение иностранцы и придут в дикий ужас. Это ж на самом деле благодать несказанная. Родными осинками с березками так и повеяло. Я могу только порадоваться, вспоминая старые времена, когда поезда ходили без расписания и места брали с боем. Навели все-таки порядок. Почти. Во всяком случае, всеобщего бардака, как двадцать лет назад, Уже не наблюдается и опозданий на несколько часов не бывает. Ну да, последствия войны и мятежей, когда паровозов не хватало, а вагоны валялись вдоль дорог, но терпение у пассажиров кончалось страшно быстро. Если бы они так в атаку на фронте ходили, мы бы непременно весь мир завоевали.
Русский народ… В ватниках по зимнему времени, в полушубках и, что удивительно, в черкесках. Морозоустойчивые. Эти шли отдельной сплоченной кучкой. Тут были дети, женщины, мужчины и старики. Не люблю горцев, но всегда с уважением относился. Посмотришь на эти благородные и полные достоинства лица, на спокойное отношение к окружающим и их поведение, пока они не задевают лично тебя, — и хочется подражать. Живые памятники старых времен, когда они никому не подчинялись — ни русским чиновникам, ни собственным князьям — и готовы были умереть за свою свободу. За право копаться в поле размером с нормальный огород и воровать у соседей. Видать, всерьез их придавило, если всем племенем намылились в чужие места. Не как раньше, под дулами карабинов, а самостоятельно.
— А куда это они? — полюбопытствовал у стоящего рядом совсем молоденького полицейского. Не иначе как после училища — вон на мундире значок имеется, и шинель вроде бы случайно расстегнута. Не пообтесался еще мальчик, но глаза неприятные. Уж точно не из маменькиных сынков будет, жизни понюхал и раньше. Говорили мне про последние выпуски жандармов и полиции. В училища специально брали потерявших родителей в Гражданскую, но раньше сталкиваться не приходилось. Уж они за правильную власть, давшую им направление в жизни, кому хочешь глотку порвут. Новая гвардия.
— Тут целая слободка таких имеется, — сказал он, морща вздернутый нос. Да и сам из себя страшно белобрысый, чуть-чуть до альбиноса не дотягивает. Вроде из немцев будет или чухонцев. — Порт расширяют и углубляют, аэродром новый, да и строительство идет. С введением паспортов и обязательной прописки по местожительству просто так уже не пошатаются. Мигом посадим. За этим теперь внимательно смотрят. Квоты по отношению к остальному населению, а на Кавказ и вовсе высланных ни под каким видом не пускают. Раз уж с семьями, будут трудиться. Неурожай был, вот и ищут себе новое место.
— Раздражают? — понимающе спросил я. — Одно название, что Кенигсберг.
— Я из солдатских детей, — четко выговаривая каждую букву в слове, надменно говорит парнишка, — и очень не люблю намеков на происхождение. — Взгляд при этом был очень красноречивым. Нашлась бы причина — непременно бы забрал в участок и отбуцал казенными ботинками.
— Извините, — вполне искренне говорю. — Ничего такого не имел в виду. У самого род начинается с рядового Южного училища, Солдатского корпуса.
Он кивнул, принимая извинения, и неторопливо удалился, предоставив мне возможность курить в одиночку.
Надо же, как ошибся, Кенигсберг с толку сбил. Обычная инерция мышления. Непременно из немцев первый встречный. Это вот и есть наш русский народ. Как удастся запихнуть всех в одни рамки, я не представляю. Разве что лет через сто, если не изобретут новой многообещающей идеи. Наш век на них горазд.
