— Заряжай!
— Патрон!
— Порох!
Тарик поспешно делал все, что полагается, мучаясь мыслью, что способен с перепугу перепутать последовательность действий. Двадцать заученных навсегда движений — пятнадцать секунд на выстрел.
Турки неслись уже совсем рядом, но, вместо того чтобы атаковать, как первоначально собирались, вынуждены были бежать от русской конницы и, пытаясь проскочить к воротам, подставлялись под залп.
— Пали! — заорал майор.
Вспышки выстрелов, падающие кони и люди, клубы порохового дыма, щиплющие глаза. Напротив шеренги солдат несется сплошная масса — целиться не требуется. Куда ни выстрелишь, все равно пуля найдет жертву.
— Заряжай!
Опять привычные движения. Рядом кто-то ругается по-черному, выронив патрон на землю. Одни и те же действия. Заряжать — стрелять. Где-то орет сержант, и даже не приходит в голову, что это Салах. Руки сами делают привычную работу.
— Пали!
— Пали!
— Пали!
Сколько осталось на том поле турецких убитых, никто потом не считал. Несколько сотен — это точно. Их просто закапывали в огромных ямах местные армяне, согнанные на работы со всех окрестностей. Собственно, они сами и не слишком против были. Со стороны Арзерума шло огромное войско Магомет-паши, и вряд ли оно стало бы церемониться со здешними жителями, заподозренными в симпатиях к русским. А так — вроде под защитой, да еще и на убитых изредка найти что ценное можно. Многие армяне прибыли под Карс целыми семьями и использовались в строительстве батарей и траншей.
А вообще, как оказалось, Веревкин не зря осторожничал. Почти вся русская армия при появлении гонца с известием о подходе подкреплений тихо снялась и ушла навстречу Магомет-паше, оставив только осадные орудия, три полка конницы и армянские добровольческие дружины. Если бы в Карсе знали, сколько им противостоит человек, все могло бы кончиться совсем по-другому. Гарнизон в крепости насчитывал до восьми тысяч бойцов, из которых две были регулярной пехотой, а остальные — конница и ополчение. Выведи комендант всех в поле с нескольких направлений — и крови русской пролилось бы намного больше.
Осада с уходом основной армии ложилась на вновь прибывших. Что внутри, что снаружи сидело почти равное количество солдат, и все зависело от того, прорвутся ли турки через преградившую им дорогу армию Главнокомандующего Закавказья Кобылкина или нет. Восемнадцать тысяч при семидесяти орудиях — и против них, по слухам, от шестидесяти до семидесяти тысяч. Правда, не меньше трети были недисциплинированные иррегулярные курдские отряды, стойкие в бою, но легко впадающие в панику при малейшей неудаче, так что шансы отбить врага были.
Нельзя было осажденным дать понять, что русские слабы и неуверенны. Необходимо поддерживать турок в убеждении, что вся армия торчит под стенами.
С первыми лучами восходящего солнца все батареи открыли огонь по крепости. Предместье Карса начали засыпать ядрами. В ответ из крепостных сооружений и башен открыли огонь десятки турецких орудий.
Под прикрытием артиллерии турецкая пехота вышла из слободки и атаковала траншеи с передовыми русскими постами. Батальон гвардейцев, стоявший впереди под градом пуль и ядер, обстрелял противника. Залп дали почти в упор, потом сошлись в рукопашной. Все новые толпы турецких ополченцев и солдат выходили из распахнутых ворот и устремлялись в бой.
— Это что? — спросил кто-то неуверенно, наблюдая сражение. — Мы так и будем смотреть, как их там убивают? Наших бьют!
— Наших бьют! — взревел весь батальон и, не дожидаясь команды, рванулся на подмогу.
Если турки еще не знали, как это бывает, то по всем городам русским, где находились солдатские училища, при этом вопле моментально разбегались участники и даже свидетели столкновений. Детки солдатские не разбирались, кто прав и кто виноват, сразу встревая в драку на стороне своих. Бились они при этом беспощадно, не чураясь грязных приемов и свинчатки в кулаке. «По-другому нельзя, — снисходительно пояснял начальнику училища очередной драчун, пойманный на горячем. — Мужики вон какие здоровые! Надо сразу насмерть бить — в следующий раз бояться будут».
Начальники обычно сажали провинившегося в карцер, автоматически превращая в героя в глазах всего училища, и со вздохом, сев в пролетку, ехали договариваться с полицмейстером, замять дело с очередными побоями. Они не хуже своих воспитанников все понимали. В гвардии офицеры все были из бывших солдатских детей и прошли ту же школу жизни. Солдатские дети могли перейти в другие полки при освобождении офицерской вакансии. В гвардейские из обычных офицеров — никогда. Потому и поддерживали друг друга всегда, что каждый знал про каждого. Кто, откуда, как учился и чем отличился в дальнейшем.
А уж среди воспитателей и вовсе чужаков не было. Все больше ветераны и старики, но прекрасно знавшие внутренние официальные и негласные порядки. Вслух этого не говорили никогда, но такое поведение даже одобрялось. Считалось, что таким образом вырабатывается агрессивность и взаимовыручка. А вот за кражу били смертным боем и не прощали никому. Разница в поведении существенная.
Салах бежал в толпе и, не особо расстраиваясь, прикидывал — разжалуют или еще что придумают командиры потом? Первая заповедь нарушена — приказа не было. Потом они врезались в турок, и стало вообще не до особых мыслей. Первый слаженный удар штыками был удачен, потом они просто завязли в клубящейся массе. Тут не было нормального строя, всяк старался кто во что горазд. Били штыками, ножами, ятаганами, кулаками и чем попало. Под ногами катались, вцепившись друг другу в горло, падающему разбивали голову прикладом и шагали через еще теплый труп товарища дальше. Бить в живот, в горло — ни в коем случае не в грудь: штык может попасть в кость или застрять. Пока вытащишь, самого угостят острым железом. Прикладом в ненавистные оскаленные рожи, ногой, камнем…
Турки не выдержали и побежали к предместьям. Радостно воющая свора гвардейцев вцепилась им в спину и бежала вслед, убивая всех подряд. Напрасно немногие офицеры пытались остановить своих людей. Для многих гвардейцев это был первый бой и первая победа. Теперь они в страшном возбуждении лезли прямо вверх по склону холма, догоняя врага. Что солдаты хорошо усвоили из наставлений и жизненного опыта — это нельзя дать врагу опомниться и собрать силы.
Генерал Веревкин напряженно смотрел на совершенно незапланированное побоище и, обнаружив, что гвардейские батальоны на плечах отступающих уже ворвались в ворота и там идет очередная свалка, сообразил, что, если сейчас поддержать атаку, можно ворваться в крепость. Если приказать отступать, больше тысячи человек полягут под стенами Карса под обстрелом. Он рискнул и бросил в атаку все подразделения, что у него были под рукой. Под барабанный бой, вперед, к распахнутым воротам быстрым шагом отправились еще четыре гвардейских батальона. Обтекая их с флангов, вперед понеслись драгуны и побежали армянские дружинники.
— Куда? — заорал Салах, хватая Керима за плечо. Тот мгновенье смотрел на него налитыми кровью глазами, потом перестал вырываться. — Ворота наши! Куда бежишь?
