Через минуту появился низенький полный человек, страшно напомнивший Равилю приказчика из ювелирной лавки, где он приобрел подарок матери. Чисто внешне. Этот вел себя совсем по-другому, показной вежливостью не утруждаясь, моментально заполнив собой все окружающее пространство, да и одет он был в полковничью форму. Хазакская фуражка с желтым околышем в руке. С рычанием в голосе пришелец воскликнул:
— О! Казимир, у нас будет роскошное общество!
Следом за громогласным военным тихо просочился хорошо одетый человек с породистым аристократическим лицом и расчесанными на пробор волосами. Прямо на лбу у него был поставлен штамп: «Большие деньги». Тут даже не важны были золотые часы на толстой цепочке, торчащие из кармана, глаза прямо резало качество ткани и западный вид костюма. Немногие себе могли такое позволить.
— Равиль Темиров, — вставая, представился парень. Русые волосы, страшно давно подстриженные в кружок, как он ни старался, вечно торчали во все стороны. Давно пора привести себя в порядок, но тратиться душа не лежала. — Следую в Харбин по приглашению руководства Восточной железной дороги. — Тут он не удержался и похвастался тем, что распирало вторую неделю: — Буду строить железнодорожный мост через Сунгари.
— А что, — с изрядным удивлением спросил полковник, — у них своих инженеров уже совсем не осталось? Надо вызывать аж из Руси?
— Имей совесть, Аврум, — сказал Казимир, — не смущай молодого человека. Это я тебя знаю и с твоей хамской манерой говорить гадости прекрасно знаком, а он может и не понять подобного юмора. Наши умники из Управления зря ничего не делают. Видимо, вы многообещающий специалист и успели показать себя, — сказал он Равилю. — Не обращайте на него внимания. Он так по-солдафонски шутит. Я — Казимир Рощинский. Предприниматель, — добавил после паузы. — А он…
— Полковник Маньчжурского Вольного войска Аврум Саркелов, — взревел раненым медведем хазак и уже нормальным голосом обиженно сказал: — На дуэль, что ли, тебя вызвать, морда ляхская, за такое отношение к моей открытости и чистосердечности? Так жалко. Убью ведь на хрен.
— Это он опять изображает старого тупого солдата, — театральным шепотом сообщил Казимир, усаживаясь и положа ногу на ногу. — А на самом деле душу имеет тонкую и ранимую.
— Вообще-то я весьма зол, — сообщил Аврум. — Бессмысленно потраченное время. Неладно стало жить на Руси с восшествием на престол Абдульвахида.
[45]
После коронации он специальным указом подтвердил за всеми Вольными войсками навечное закрепление всех земель, которыми они владеют, а сам что творит? Переселенцев нам на голову посылает и обязывает выделять земли.
— Аврум!
— А я правду говорю, и не стоит меня затыкать, — окрысился тот. — Сам все прекрасно знаю. И про то, что «Каган русский есть монарх самодержавный и неограниченный, повиноваться власти Его не только за страх, но и за совесть. Сам Бог повелевает», и про то, что служба наша ответственна и даже почетна. Не нам, потомкам ветеранов солдатских полков, всю жизнь границу держащим и своими руками расчищавшим лес и осушавшим болота, два с половиной столетия честно прослужившим, в глаза тыкать верой и полицейскими слухачами. Совсем во Владимире перестали понимать, откуда благосостояние прирастает. Ишь, выдумали передать из юрта (общий земельный пай) Иванам землю. Мало нам было отчуждения земли вдоль железки и городов.
— Ну не в трактире же об этом шуметь! Договоришься один раз до доноса. Простите, — очень вежливо спросил Рощинский Равиля, — но наш провожатый что-то странное сказал про вас. Мне показалось или вы застряли в городе Дальневостоке?
— Я не понимаю, что происходит, — сознался Равиль. — Сюда добрался без проблем, а вместо того чтобы просто купить билет и ехать дальше, неожиданно пригласили к самому губернатору. Вроде бы ошибка с проездными бумагами и документами. Вместо него вторую неделю вижу чиновничьи рыла — и не отпускают, и не говорят, в чем проблема.
— А! — усмехнулся Рощинский. — Это очень просто и понятно. У здешнего начальства большие контры с Вольным войском и Восточной железной дорогой. Подробности вам сейчас ни к чему, но при малейшей возможности они друг другу делают разнообразные гадости. Ваш случай — из простейших. Завтра просто и без затей сядете на поезд, следующий на юг, и с чистой душой следуйте к месту работы. Мост через Амур построили без вас. На губернаторскую канцелярию плюньте и разотрите. В Харбине, никуда не заходя, идете в Управление железки и обо всем рассказываете.
— И все? — с изумлением спросил Равиль.
— Не все, — серьезно сказал полковник, — совет правильный, но в будущем не рекомендуется без нужды заезжать в губернаторство. Во всяком случае, пока на своем месте сидит Низимов. Лучше сделать крюк и ехать через железнодорожную ветку по югу и напрямую в Читу. Дольше, но спокойнее будет. Впрочем, если хотите, можете посидеть и дальше в гостинице. Месяца два. Зато никаких претензий от властей.
— Весело, — растерянно сказал Равиль. — Они на верхах что-то не поделили — и за мой счет удовлетворят самолюбие.
— А давайте я не буду рассказывать, как это бывает на Руси и в других местах, — улыбнувшись краем рта, предложил Казимир. — По нынешним временам опасно.
Подошел половой и начал расставлять заказанное новоприбывшими гостями. Они, без сомнения, покушать любили и бумажника перед посещением не проверяли. Холодные закуски, салаты, борщ, блинчики, пельмени. Венчал все графинчик с прозрачной водкой.
— Ты выпьешь? — спросил полковник Равиля, непринужденно переходя на панибратское «ты».
— Немного.
— Правильно, — согласился тот, — много мы и не будем. Так… для настроения. Для нормального разговора. Мы ведь тоже завтра в Харбин, и не в лучшем настроении. Гань-бэй! — провозгласил он, опрокидывая водку в рот.
— А?
— Это по-китайски «рюмки досуха!». Хорошо, — сказал с удовольствием, одним махом заглотнув свою порцию. — Так я о чем? Ага. Вот ты молодой, образованный и наверняка неглупый. Все это местничество, бессмысленное выяснение отношений между министерствами и властями на местах и бюрократические заходы не для страны, а для удовлетворения собственного поганого честолюбия, безусловно, тебе не по душе. Но ведь это старательно насаждается сверху, и не первый год. Чем дальше, тем хуже. Тебе нравится цензура, это совершенно неприлично поощряемое доносительство и попытка вернуть все вокруг к средневековым религиозным нормам? Когда судят не по уголовному кодексу, а по шариату и начинают различать свидетелей — кто из них правоверный, а кто нет. Одному сплошное доверие, а другой подозрительный тип заранее?
— Тебя просто заело, что это, в конце концов, и хазаков коснулось. Раньше-то помалкивал, — буркнул Казимир. — А я говорил…
— Молчи уж, разночинец. Тебе на сходе голос не положен. Интересно послушать, что нам молодое поколение скажет. Они там собираются в своих университетах и выясняют в жарких спорах, кто виноват и что делать. Нет?
