— Что-что? — переспросил я, неожиданно поймав краем уха конец фразы.
— Кто бы ни был виноват, — повторил с удовольствием Руслан, — обязательно назначат Мерца крайним. Этот самый X непременно окажется его приближенным. Цель ясная, как… только что промытое стекло. Убрать единственного соперника, который так раздражает и может вызвать раскол в партии. 13 октябре выборы. Требуется единство и сплоченность. «Тот, кто восстанавливает мир между людьми даже путем измышления какой-нибудь доброй неправды, не является лжецом»,
[56]
— процитировал он с наслаждением. — Повесят всех собак и поснимают с должностей. Травля уже началась. На что спорим, кто во всем виноват?
— Тогда реально Трехова убили люди Леманна. Логично?
— А вот этого я не говорил! Бывают и удачные совпадения. Так спорим, что виновник — лучший друг Мерца? Давай на бутылку нормальной «Столичной». Здешний шнапс уже обрыд до невозможности.
— С таким знатоком немецкой политики я не желаю иметь дела, — отказываюсь.
А мысль интересная. Надо проследить за вечерними газетами. Так… кто у меня в списке на очереди следующий? Эбелинг. Еще один идеолог партии, с простреленными мозгами…
* * *
— Садись, — приказал здоровенный жлоб поперек себя шире, с красной ряхой не то перепившего, не то с высоким давлением. Он был в длинном черном пальто, скрывающем руку, тыкающую мне в бок дулом пистолета. Прямо напротив нас резко затормозил черный «трабант», гостеприимно распахнув дверь. На улице уже темнело — засиделся я в трудах и заботах, выписывая особо занимательные факты биографий, а подозрительные личности, получается, заждались.
Вот такая здесь, оказывается, развеселая жизнь, в Берлине. Последний раз меня пытались украсть в Пуштуностане, и пришлось крайне невежливо объяснять всю глубину их ошибки прямо на улице. Но там мне никто бы не стал предъявлять претензий. Все было быстро, жестко и без игры накачанной мускулатурой. Местная власть очень любила русских из-за присутствия в стране кавалерийской дивизии, гоняющей местных любителей свергать короля, и крайне опасалась, что добровольные помощники из Республики не прочь попутно отхватить еще кусок территории. Север страны мы в свое время присоединили, и правильно сделали. Узбеки с прочими таджиками должны проживать не разделенными со своими сородичами. А пуштуны пусть сами выясняют отношения между собой и служат Руси буфером с английской Индией. Русским военным не понравилось бы, если меня, воспевающего их подвиги в центральной печати, грубо обидели.
А еще королевская власть крупно недолюбливала слишком борзых похитителей, забывших с нею поделиться. Набежали так называемые полицейские, отличающиеся от бандитов только наличием дубинок, и долго со вкусом били придурков. Единственный выживший потом долго каялся и плакал. Мне даже предлагали заняться лично его воспитанием, но я не садист и не получаю удовольствия от чужих унижений.
Я старательно вздрогнул и послушно пошел вперед, готовый лезть в машину. Это было даже интересно, чего от меня хотят эти странные люди. Это в Кабуле я был весь из себя богатый иностранец, а эти чего желают?
Жлоб совершенно успокоился, когда я, не поднимая крика, проследовал в указанном направлении. Типичный обделавшийся лох, в его скудном понимании. В машине на переднем сиденье сидел еще один тип, несколько более субтильного вида, но пальто они приобретали на одной распродаже. Когда рядом со мной втиснулся похититель, места сзади стало совсем немного.
— Где? — спросил восседающий за баранкой, не поворачивая головы.
— Что «где»?
— Бумаги где? — нетерпеливо спросил он.
Жлоб гытыкнул и поделился наблюдением:
— Ему тоже жить надоело.
Для лучшего впечатления он двинул меня кулаком в бок, и я невольно согнулся от боли, заодно доставая из ботинка выкидуху. Хороший такой, проверенный ножичек с душевной надписью «Gott sei Dank!»,
[57]
снятый больше двадцати лет назад с хладного трупа австрийского офицера. Я без него никуда не хожу, а современные брюки замечательно закрывают от посторонних взглядов. Мода такая — широкие и поверх. Очень удобная вещь — мой ножичек. Лезвие двенадцать сантиметров, из лучшей немецкой стали. Давно по прямому назначению не использовал.
Похоже, если мне хочется сохранить здоровье, не стоит особо стесняться. Особенно мне не понравилось слово «тоже». Звать полицию как-то не тянуло. Как бы она меня самого не утрамбовала. Чай, не дикие пуштуны, а цивилизованные немцы. Где кончаются пределы самообороны и начинается прокуратура, мне очень сложно сказать без присутствия адвоката. Приходится решать в меру собственного разумения.
— Все равно ведь скажешь, — небрежно заявил водитель. — Просто сначала из тебя сделаем отбивную, а девку порвем у тебя на глазах.
Ну, вот и все ясно сказано. Церемониться они не собираются, а мне с чего?
— Только не бейте! — испуганно блею и, искательно улыбаясь, поворачиваюсь к жлобу. — Я все расскажу! — И без особых сожалений воткнул ему лезвие в глаз. На войне, как на войне. Спросили бы вежливо — могли и договориться. А пистолет меня слишком нервирует. Как и рукоприкладство. Он изумленно булькнул и нервно вздрогнул. Проверять состояние здоровья веселого соседа я не стал: оно ему уже без надобности. Быстро, пока до шофера не дошло произошедшее, наклонился вперед и взял его левой рукой за лоб, откидывая голову назад. Лезвие ножа прижал к горлу. Слегка надавил, чтобы кровь потекла и клиент осознал всю глубину своего заблуждения.
— Кто послал? — ласково спрашиваю.
— Кремер, — судорожно глотая, доложил тот.
— А кто такой Кремер и какие бумаги от меня требуются?
Он попробовал шевельнуться, и я еще сильней нажал, давая почувствовать холод стали.
— Не слышу ответа!
— Мой командир, — поспешно покаялся чернопальтошник. — Он заместитель у камрада Штениса. — Тут он всхлипнул и добавил: — По улаживанию разных неприятных дел. — Наверное, я опять непроизвольно надавил. Все-таки нервы играют — пройдет мимо кто-то и крик поднимет при виде неординарного зрелища. Нехорошее место для разговора.
А вот имя Штенис точно было в списке. Вождь берлинских народников, пытающийся усидеть меж двух стульев. И Мерцу, и Леманну поклон, а сам крутит что-то свое.
— Вы взяли документы, и надо их вернуть, — объяснил водитель.
— С чего Штенис взял, что я вообще что-то у кого-то взял?
— Девка эта русская спрашивать начала. Имена называла. Неоткуда ей знать, если не нашли.
«Выпорю Любку, — с бессильной злобой подумал я. — Обязательно и без промедления. Просил же до вечера подождать. Еще и на фотки глянула, пока я спал. Никаких фамилий я ей не называл».
— Сначала вы ее навестили? — утвердительно говорю.
