Чарли решил последовать совету юнги, и как, выяснилось, не зря. В каюте уже ждал Блейк.
— Я нашел для тебя дело, — сообщил он, лучезарно улыбаясь. — Тебе понравится!
«Делом» оказался камбуз, где Чарли уже побывал накануне. Блейк все с той же загадочной улыбкой привел его в бывшие владения Томаса и описал рукой полукруг, показывая на сундуки и полки:
— Теперь это твое хозяйство. Приберись тут, будь добр. Будешь коком, тебе не привыкать к работе на кухне. — Блейк провел рукой по висевшей на стене кастрюле и продемонстрировал черный след на пальцах. — Сажа и копоть, пыль и грязь. Толстый Томас, упокой Господь его душу, был не кок, а сплошное недоразумение. Я пришлю юнгу, он поможет тебе разобраться, если что-то понадобится взять не в кладовой, а в трюме.
Чарли осматривался и все никак не мог поверить, что из кухни «Фальконера», где в иные дни приходилось проводить больше времени, чем в зале, его занесло снова на кухню, только на этот раз — корабельную. Здесь было тесно, грязно и неуютно; потухший очаг наводил уныние, а воспоминания о том, что еще вчера Толстый Томас был жив, приводили в трепет. Чарли даже не успел как следует рассмотреть покойного кока и, кроме внушительной комплекции, не запомнил ни одной детали, которая позволяла бы описать его внешность.
Толстый Томас, кок-отравитель…
«Откуда Блейк знал, что капитана убивает именно Томас? — спросил себя Чарли. Ответа на этот вопрос он не знал, а задать его вслух постеснялся. — И зачем ему понадобилось спасать капитану жизнь, выдавая себя за другого человека?..»
Продолжая размышлять, юноша подошел к одному из грубо сколоченных деревянных столов, взял тесак для разделки мяса, выглядевший очень внушительно по сравнению с ножом, которым повар Беккета выполнял то же самое действие. Он понятия не имел, как надо поступить, однако чувствовал, что Блейк наблюдает за ним и чего-то ждет.
Он спросил:
— И когда здесь принято обедать?
— Примерно через час прозвонят рынду, вахта сменится, и люди захотят есть, — сказал Блейк. — Матрос принесет тебе мясо, которое ты сваришь с какой-нибудь крупой. Вчера им выдали из кладовой сухой паек — червивые сухари, плесневелый изюм и по куску вяленого мяса, с виду похожего на подметку. Они голодные, злые, да к тому же уставшие, поэтому тебе нужно постараться, чтобы успеть. Но не переживай — Толстый Томас, по слухам, совершенно не умел готовить. Думаю, превзойти его будет нетрудно.
Чарли испытывал по этому поводу серьезные опасения, но времени оставалось так мало, что он решил не спорить с Блейком, и тот ушел. Через некоторое время появился хмурый юнга. Недолго постояв у двери, он скорчил недовольную гримасу и заметил, что если новый кок так и будет шарить по шкафам вместо того, чтобы работать, сменившиеся с вахты пираты сварят его в котле и съедят.
— Будешь меня задирать, — угрюмо проговорил Чарли, — я сам сварю тебя им на обед.
— Я невкусный, потому что худой, — философским тоном ответил мальчишка. — Ладно, желторотый, учись…
И он помог разжечь огонь в очаге, натаскать воды из бочек, стоявших в трюме, а потом показал Чарли тайник — банку, в которой Толстый Томас прятал ключи от чулана, где хранился кое-какой провиант. В первом открытом мешке обнаружился сушеный горох, изъеденный жучками так, что от трети зерен осталась только оболочка. Чарли сморщил нос и спросил у мальчишки, которого звали Кристофер (лучше просто Кит), куда можно выкинуть эту дрянь.
— Выкинуть? — изумился юнга. — Томас варил из него потаж.
— Это что еще такое? — Чарли смутно припомнил что-то французское… — Густая похлебка из мяса и овощей?
Кристофер хихикнул:
— Похлебка из всего. Из костей, рыбьих хвостов, подгнившей капусты и плесневелой тыквы. Сдается мне, пару раз Томас в нее бросал и крысят, которых вытаскивал из ловушек.
Чарли чуть не стошнило: он подумал, что скорее умер бы с голоду, чем съел крысу.
— Я это выброшу, — сказал он решительно. — Люди не должны питаться объедками.
Юнга пожал худыми плечами; на его узком личике мелькнула улыбка. Они вытащили из чулана еще один мешок с гороховой шелухой, а на третий раз им повезло. Вскоре явился матрос — высокий парень, чье смуглое лицо выдавало примесь индейской крови в жилах. Как Чарли узнал чуть позже, этого матроса так и называли — индеец Бен. Он принес мясо, завернутое в кусок парусины. Запах и цвет мяса не особо понравился Чарли, но не было времени искать что-то другое, и юноша бросил его в котел, где бурлила вода. Поразмыслив, он взял с полки банку со смесью каких-то специй — запах у них был весьма приятный — и немного приправил блюдо.
Кит, внимательно за ним наблюдавший, заметил:
— Это для капитана.
— Доктор запретил капитану есть, пока его тело не очистится от яда, — парировал Чарли. Об этом ему накануне вечером рассказал Блейк, прибавив, что Холфорду в ближайшие два-три дня придется потуже затянуть пояс. — Хотя к вечеру, наверное, что-то приготовить для него нужно… Здесь есть рис?
Юнга кивнул и полез в чулан. Пока он там копался, вернулся Индеец вместе с еще одним пиратом; вдвоем они перелили горячее варево в большой бак и уволокли его прочь. Чарли принюхался — кроме запаха и жалкой лужицы бульона на самом дне котла, ничего не осталось — и только теперь понял, что зверски голоден.
— Следующая вахта сменяется вечером, когда пробьют восемь склянок, — сказал Кит. — До тех пор ты предоставлен сам себе, если, конечно, капитан или Билл Рэнсом не попросят чего-нибудь этакого… Что ты намерен делать?
— Для начала поесть, — честно признался Чарли. — А ты не…
— Я сыт, благодарю покорно, — перебил юнга и почему-то сделался очень мрачным.
Через несколько минут, когда Чарли наклонился, чтобы достать упавший под стол нож, он незаметно исчез, как делал уже не раз.
3
«Нимфа» не могла оторваться от погони до самого вечера. С наступлением темноты Холфорд приказал идти прежним курсом, чтобы обезопасить себя от утренней встречи с англичанами, которым было известно обыкновение пиратов на ночь ложиться в дрейф. На душе у капитана было легко и радостно: хотя его тело по-прежнему слушалось плохо, ужасная слабость постепенно проходила. Он мог теперь передвигаться по кораблю без посторонней помощи, и такие изменения всего лишь за сутки внушали надежду, что вскоре здоровье к нему вернется.
— Чем занят наш доктор? — спросил он у Рэнсома, когда «Нимфа» ушла достаточно далеко от преследователей, чтобы можно было перевести дух. — Осваивается?
— Не то слово… — мрачно ответил квартирмейстер и рассказал, что Гиллс еще на рассвете принялся осматривать бриг, а примерно через полчаса уже ругался из-за того, что в трюме развелись полчища крыс, все одеяла в кубрике кишели клопами и прочими кровососами, а вода в некоторых бочках протухла.
«Нимфа», по мнению доктора, являла собой «образцово грязный корабль».
