— Эрнандо, погоди! Я ранен, у меня в голове все мутится, ты ведь даже не дал мне подумать как следует!
— Ни секунды.
Баррет краем глаза видел спину мучителя и кружку на столе — теперь она была глубокого угольно-черного цвета.
— Погоди, постой… Нет делай этого!
— Ты хочешь, чтобы на «Хироне» в тебе опознали английского пирата, да еще и шпиона в придачу?
— Не хочу. Конечно, нет. Я согласен на твое предложение.
Ланда склонился над раненым противником, так, чтобы Баррет мог хорошо рассмотреть насмешливую улыбку.
— Повтори еще раз, только вежливо и внятно, я плохо тебя понял.
— Я согласен. На твое предложение. Рассказать все. Об этой вещице.
— Не так медленно, я не дурак и не глухой… Ладно, можешь продолжить… Только гони прочь желание надуть меня. У нас будет много времени отделить ото лжи истину.
* * *
Когда Баррет закончил рассказ, де Ланда покачал головой.
— Все это очень похоже на ложь. Впрочем, когда мы доберемся до Картахены, я сумею проверить…
— Мне нечего делать в Картахене.
— Я обещал тебе промолчать перед капитаном, но не обещал отпускать тебя на все четыре стороны посреди океана. Галеон идет в Новую Гранаду, очень скоро мы окажемся там, хочешь ты того или нет. Знаешь, что у тебя с плечом?
— Сквозная дыра.
— И не только. Пуля отделила от кости небольшой осколок, я обработал рану и задержал развитие горячки, но не сумел этот осколок вытащить. Не знаю, почему ты не утонул прошлой ночью — наверное, тебя спасал дьявол, друг англичан. Но если с раной все останется так, как оно есть, ты в конце концов потеряешь руку.
— В Картахене отыщется хороший неболтливый лекарь?
— К этому я и клоню. Пока что я уговорил капитана не тревожить раненого расспросами. Запомни, Питер Баррет, для посторонних тебя зовут Педро Санчес. С посторонними ни слова, помни, что тебя выдает английский акцент — можешь притвориться спящим или безумцем, мне без разницы. Лучше всего почаще держи свои разноцветные глаза закрытыми. Если попробуешь показаться на палубе, надвинь на лоб шляпу, вообще-то у тебя скоро поднимется жар, и ты все равно будешь лежать пластом. Кстати, до тех пор не пытайся меня убить, это только ускорит твою собственную кончину.
— Отвяжи меня от скамьи.
— Чуть попозже, когда у тебя пройдут лишние мысли о нашем возможном поединке.
Баррет в душе выругался, сетуя на сообразительность де Ланды. Испанец ушел. Песочные часы блестели стеклами. Песок давно просыпался и лежал в нижнем сосуде аккуратной золотой кучкой. Кружка изрядно посветлела — сейчас она была похожа на простой сосуд из обожженной глины, разве что чуть темнее обыкновенного. Простреленное плечо дергало болью — в нем отдавался каждый вдох, даже легкое движение, каждый удар пульса.
Измучившись, Баррет попытался отвлечься, рассматривая видимый кусок мозаики с гербом, причудливый кормовой фонарь и каменный бюст Филиппа II, но горячка подступила вплотную и время от времени застилала зрение. Один раз показалось, будто статуя испанского короля насмешливо подмигнула.
К полудню Баррет уснул, в раскаленной солнцем каюте ему снился яростный пожар — огонь уже охватил парус, пылающий такелаж рухнул на палубу, но англичанин так и не понял, был ли это люггер «Синий цветок». Взлетели ошметки горелых парусов и пепел, корабль канул в никуда. В звонкой пустоте безвременья пела Саммер — птичка Архипелага. Питер видел ясно голову Памелы, характерную прядь волос у виска и отчасти — нежный профиль. Карлик, хрупкий хитрый урод в облике красивого ребенка, жался возле ее ног.
— Пэм, это ты?.. Что ты тут делаешь?
Певица исчезла. Выл ветер, он гнал на побережье Скаллшорз огромные пенистые валы, хотя где-то в запредельной вышине стояла тишина, Баррет ее не слышал, но знал все-таки, что эта тишина существует. Потом сон опять странным образом смешался. Гордо, без крена, тонул испанский галеон, на мачте вился так и не спущенный флаг. Раздувшиеся тела испанцев медленно сносило течением. За ними по воде тянулся мутный след.
Немного спустя Джо Винд ухмыльнулся своей улыбкой озорной обезьянки, Кормик, щурясь, навел ружье, пуля вышла из ствола, капитан видел, как она погрузилась в его плечо, причиняя нестерпимое мучение. Это страдание сделалось всеобъемлющим, длилось целую вечность. Тела испанцев из воды исчезли. Скалы берега успели рухнуть под напором прилива, раскрошиться и сделаться мелким мусором, постепенно изменилось все — небо, море и сам берег, исчез даже Баррет, который видел сон, но все равно оставалась боль и молчаливое присутствие чужого бога, повелителя звезд, войны и судьбы.
— …Эй, англичанин, приди в себя!
Баррет открыл глаза. Ланда энергично тряс своего пленника за здоровую руку.
— Очнись, тебе говорят. Мне очень не нравится мысль о том, что ты умрешь раньше, чем я этого захочу.
— Сколько прошло времени?
— Какая разница? Плохо то, что ты вовсю орал в бреду, к тому же делал это на родном языке.
— Я вижу густую адскую черноту. Непроглядную тьму и огонь в самой ее середине. И себя в этом огне.
— А как же? Чего ты еще хотел?! Прошел день, сейчас снова полночь. На проклятой галерее болтается проклятый фонарь. Приди в себя, Педро Санчес! Полночь не самое подходящее время для ужина, но ты бы съел чего-нибудь. Я оставил для тебя солонину.
У Баррета пылала голова, он попытался жевать твердое мясо, но оно с точки зрения англичанина отдавало горечью желчи.
— Я развязал тебя, как ты и просил, — мрачно добавил Ланда.
— Спасибо, конечно, только я и так сдвинуться с места не могу.
— Попытайся хотя бы успокоиться и удержаться от бреда. Если ты еще хоть один раз заорешь во все горло «God damned», мне придется тебя заколоть. Ты понял? Заколоть ради моей собственной безопасности.
Потомок славного испанского рода отошел куда-то в угол, оставив пленника в одиночестве. Капитан пиратов лежал, рассматривая окрашенную огнем ночь, его попеременно окатывало тот жаром, то холодом, плечо глухо и неотвязно ныло. Лихорадка от раны усиливала беспросветное отчаяние.
«Это конец, — тоскливо подумал он. — Возможно, у меня начинается антонов огонь».
— Эрнандо!
— Не мешай мне спать, — тут же отозвался испанец. — Ты становишься слишком беспокойным.
— Мне самому не дает покоя плечо.
— Подожди немного, скоро будет еще больнее, — с нехорошей двусмысленностью пообещал испанец.
— Если ты не дашь мне хотя бы вина или чего-нибудь покрепче, я стану орать по-английски так громко, как только сумею. Плевать на последствия. Я человек конченный, мне все равно умирать, зато тебе придется объясняться с Родригесом насчет своего обмана и предательства.
