И вдруг топает наряд. Четко, в ногу. Идут они по этому лабиринту и сворачивают на ту самую загадочную. Хрум, хрум по снегу. И прямо к окну. Старший наряда дает команду: «Смирно!» А сам подходит к окну и стучит в форточку.
Отдергивается занавеска, и в окне появляется всклокоченная мужская голова. Увидела голова наряд и нырь за занавеску. А через пару секунд та же голова, но в зеленой фуражке.
Явно офицер. Открывает он форточку и зычно провозглашает:
— Приказываю выступить на защиту государственной границы Союза Советских Социалистических Республик!
А разводящий не менее зычно:
— Есть выступить на защиту государственной границы!
Все — развод состоялся. Повернулся наряд и двинул, как обещал, по своему назначению.
А голова? А голова сбросила зеленую фуражку и снова на бок. Зима, однако, морозная… Даже медведи в берлогах спят.
Не рубите, мужики, не губите…
Есть на Большой Лубянке дом номер четырнадцать. Сейчас там банк. А раньше здесь размещалось столичное управление КГБ. А еще раньше… Да что там только не размещалось. Сначала там был особняк генерал-губернатора Ростопчина. Во время войны 1812 года там останавливался адъютант Наполеона Лористон, которого завоеватель направлял к Кутузову просить перемирия.
Но дело не в них. А о дереве. Корявом, нелепом, что растет за оградой около парадного входа. Якобы это дерево посадил Наполеон в память покорения древней столицы русских.
В семидесятых годах прошлого столетия пошла мода на голубые ели. Красивые деревья, торжественные. Сажали их и у Кремлевской стены, и в кремлевской больнице, и на дачах партийных боссов и торговых работников, — одним словом, сажали где надо и где не надо.
Дошла очередь и до старинного дворика управления КГБ, что на Большой Лубянке. За дело ретиво взялся наш хозяйственник. Захотелось и ему еловой красоты. Да вот незадача — растет какая-то коряга, вид портит, место занимает. Настоящее излишество, от которого хозяйственнику страстно захотелось избавиться.
Ну, тогда вопросы решали хирургически даже в отношении людей: есть человек — есть проблема, нет человека — еще лучше. А что касается деревьев, тут и статью сочинять не надо, а нужна двуручная пила да рабочая сила.
* * *
Пришла эта самая рабсила в количестве двух малотрезвых мужиков в телогрейках, щелкнули они грязными ногтями по зубьям двуручной пилы, плюнули на ладони и приступили к делу.
Дерево оказалось неподатливым, словно оно из металла. Пила визжит, гнется, вот-вот сломается.
Мужики матерятся на весь двор, еще больше стараются, дело хоть и медленно, со скрипом, но стало продвигаться.
Вдруг за оградой истошный крик, будто кого кастрируют. Глянули, а за ажурной кованой оградой прохожий при шляпе и галстуке беснуется. И кричит, и руками машет:
— Варвары! Невежды! — и уже на высокую ограду пытается влезть. — Не рубите, мужики! Не рубите и не губите… Ах, злодеи!
Естественно, к беснующемуся типу дежурные ринулись:
— Держи хулигана! Это политическая провокация!
Стянули за фалды мужика с ограды, руки заломили и потащили во внутренние помещения, чтобы продолжить беседу в более интимной обстановке и без свидетелей.
* * *
Сидеть бы шляпе свои пятнадцать суток за хулиганство, а то и 58-ю статью, которая уже называлась семидесятой, как клеветнику на советскую действительность схлопотать, но есть на свете высшая сила!
На счастье задержанного, в это время начальник управления на «Волге» подкатил и, пыхтя, наружу вылез.
Дежурные, естественно, прекратили применять двойные нельсоны, захваты и прочие болевые приемы, вытянулись в струнку, приветствуют родного и действительно любимого начальника:
— Здравия желаем, товарищ генерал! Зато ботаник субординации не соблюдает и уже в лицо генералу кричит:
— У вас тут охламоны служат! Невежды! На святое покушаются…
Дежурный подсказывает вполголоса:
— Это псих, товарищ генерал! Генерал заинтересовался:
— Простите, гражданин, вы кто?
— Я вовсе не псих, а член-корреспондент Академии наук, ботаник… Вот мое удостоверение. Прикажите, чтобы эти дикари прекратили пилить дерево.
Начальник приказал приостановить работы по сносу зеленых насаждений и снова обращается к мужику:
— Вижу, вам есть что сказать. Если не возражаете, побеседуем в моем кабинете.
— С удовольствием!
Уселись в генеральском кабинете на новый, черной кожи диван, дежурный офицер чай и сахарницу притащил.
Короче, разговор душевный пошел. Оказывается, этот ботаник заслуженный шел по улице и вдруг видит, что какие-то людишки пилой к дереву прицеливаются. А дерево-то не простое, а канатное. Таких всего два в Москве. И оба охраняются (или должны охраняться) государством.
Вник знаменитый и умный генерал в проблему да разобрался с хозяйственником по полной программе, заставил прочесть учебник «Ботаники» за пятый класс.
* * *
Вот такая судьба у этого здания и его двора. И в войну 1812 года здание не сгорело, и лепнину свою с голыми Психеями и ангелочками на стенах сохранило, и дерево… Видно, судьба счастливая такая. Ведь это надо быть такому стечению обстоятельств: и ботаник в нужный момент поблизости оказался, и начальник управления…
Против судьбы не попрешь.
А канатное дерево, кажется, по сей день стоит. Если только голубые ели новый хозяйственник не посадил.
«Не хочешь испачкать брюки, не пугай клиента»
В годы «коммунистического рабства», как ныне говорят так называемые либералы и демократы, валюта в СССР в почете не была. Наверное, физиономии американских президентов нам, воспитанным в духе пролетарской ненависти, не нравились. На черном рынке за доллар давали два рубля, а в зале суда — до пятнадцати лет и высшую меру, да еще с конфискацией.
И тем не менее тяга к вечно зеленому в обществе была неизбывная. «Они» покупали, «их» сажали, «они» выходили и снова покупали, и «их» снова сажали. Доллар шел по кругу.
Еще лейтенантом мой приятель принимал участие в задержании крупного валютчика-бестии, личности хитрой и опасной.
Работали за ним день и ночь, собирая и документируя доказательства. Все шло своим чередом. Объект даже не предполагал, что время для него стало замедлять свой ход и скоро он будет встречать рассвет часов на семь раньше, чем в Москве. И день будет сменяться ночью только два раза в год. То день, то ночь… полярная.
Выстроенная система его разработки дала однажды трещину, в которую тот и ушел, оставив с носом несколько бригад наружной разведки и поставив карьеру основного разработчика на край пропасти.
