«Опомнись, дура! Все кончено. Надо двигаться дальше! Думай о чем-нибудь другом! Неужели тебе больше заняться нечем?»
— Как ты, Руди? — спросила она, когда поравнялась с великаном.
Тот пару секунд молчал, удивленный тем, что она с ним вообще заговорила, а потом глухо пробурчал:
— Терпимо… Нара…
— Веди меня, о повелитель, — хмуро пошутила она, размышляя над тем, что ей довелось услышать пару минут назад.
Неожиданный поворот в истории. Величайший герой прошлой войны вернулся из Глубины только для того, чтобы выступить против собственного родственника. И как же удивительно думать о том, что она, Нара, стала одной из тех, с кого начинается этот поворот.
— Что за песни и пляски? — поинтересовался у нее Рудольф, когда они покинули рубку и за ними закрылся шлюз. Под ногами вновь застучали магнитные решетки пола, со спрятанными под ними светильниками. В коридоре, у вогнутой стены, ловура ожидали трое солдат сопровождения, которые при виде морта чуть занервничали. Заволновались.
Нара ослепительно им улыбнулась, почувствовав, как в ней просыпается хищница. Проклятье, ей очень нужно сейчас чье-нибудь внимание. До колик в животе. И кто-нибудь из солдатиков ей бы сгодился. Хотя бы на минут пять расслабления. Можно и подольше, но…
Она пристально оглядела каждого из них. Тот, кто держался левее, с разрядником в руках, дуло которого нештатно покоилось на его рифленом наплечнике, показался ей симпатичным.
Задержав на нем взгляд, Нара опустила глаза, посмотрела чуть в сторону, а затем вновь глянула на красавчика. Обычно эта древняя комбинация срабатывала на ура, но солдат просто отвернулся, выбив жрицу из колеи.
Кретин.
— Нара? — напомнил о себе Рудольф.
Она бросила на него раздраженный взгляд, от которого гигант споткнулся в немом недоумении.
— Что?!
— Что происходит, Нара?
— Элай тебе еще ничего не рассказал, что ли?
— Нет. А должен был? — недовольно спросил ловур.
— Ему лучше знать, — улыбнулась ему жрица.
Рудольф многозначительно хмыкнул и кивнул своим мыслям. Он шел чуть левее, держась между ней и шлюзами в другие отсеки корабля, чтобы прикрыть Нару в случае атаки с той стороны. Странная забота. Но по-своему трогательная.
До каюты они добрались молча. Один солдатик топал впереди, стараясь проходить по центру бьющих из пола столбов света. Совсем еще ребенок.
Неловкая тишина сводила Нару с ума. И, чтобы скоротать зловещую дорогу домой, жрица слушала метроном шагов конвоя, любовалась загибающим влево частоколом столбов света, сквозь который брел первый охранник, и старательно не думала о том, что ей довелось увидеть в рубке.
Пока за ней не захлопнулась дверь в каюту, после коридора показавшейся ей зловещей темницей. Тут же включился проектор на стене, изобразив лесной покой. Наре вдруг захотелось сменить его на какой-нибудь жестокий фильм о войнах прошлого. Тех, где люди убивали людей. Тех, что скоро вернутся, тут и гадать не приходилось. Произошедшее на планете окажется сладкой историей для маленьких девочек. Это не жуков отстреливать. Это гораздо хуже.
Жрица застыла, и ее губы дрогнули. Вот не надо было думать об этом. Не надо было! Перед глазами вновь встало лицо того молоденького водителя. Кожа на руках покрылась мурашками, едва Нара вспомнила, как на нее брызнула обжигающая кровь солдата.
Захотелось немедленно помыться. Немедленно забыть все, что случилось на Раздоре. Проснуться в другом мире, в другой вселенной. Но из глаз умирающего водителя текли слезы, и он жалобно скулил, пытаясь удержаться в сознании. Пытаясь не умереть.
— Нет, не хочу! — сказала она вслух. — Не хочу думать о тебе! Не хочу! Не хочу!
Ее спас стук в дверь.
— Да? — она, не дожидаясь ответа, распахнула дверь. Руди… Милый Руди.
— Я войду? — неловко пробасил он. — Я хотел бы поговорить с тобой… С вами…
Солдаты охраны, стерегущие ее покои, усиленно делали вид, что никакого ловура здесь нет.
— Конечно, Руди, заходи.
Он прогонит того водителя прочь. Раньше он хорошо умел избавлять ее от дурных мыслей.
— Прости меня, Нара, — вдруг сказал Рудольф. — Я знаю, я идиот. Это все я виноват.
Жрица покачала головой:
— Снял бы ты шлем, верзила.
Он послушался, и пока возился с крепежами, Нара изнемогала от нетерпения.
— Прости. Я не знаю, что на меня нашло. А потом закрутилось. Дела разные. Сейчас вот совсем времени нет свободного, — бурчал он, снимая шлем. И когда, наконец, жрица увидела его мокрое от пота лицо, то первым делом бросилась ему на шею.
— Нара? — недоверчиво прошептал он, но быстро осмелел: — Нарочка!
Их губы встретились. Шлем Рудольфа со стуком грохнулся на пол, а жрица едва ли не застонала от восторга: щетина офицера показалась сейчас чем-то небесно волнительным.
— Молчи, — шепнула она солдату, отстранилась. Взялась за защелки своего костюма, глядя в глаза влюбленному в нее ловуру…
И замерла.
Мертвый солдатик стоял за спиной Рудольфа и тянул к ней окровавленные руки. Из горла мальчика торчала рукоять ее ножа, кровавые потоки изуродовали ему шею, грудь, а внизу, у ног, уже собралась приличная маслянистая лужа. Нара задохнулась от удивления.
— Нара! — Рудольф шагнул к ней. Его лицо перекосило лихорадочное возбуждение. Глаза загорелись.
— Нет, — прошептала ему она, не сводя глаз с мертвеца. Пропитываясь отчаяньем во взоре убитого.
— Нарочка! — ловур попытался ее обнять, но жрица с силой оттолкнула его прочь.
— Нет, Руди. Нет! Прости. Ничего не выйдет. Ничего больше не выйдет.
Рудольф отпрянул. Обиженно шмыгнул носом. Неловко склонился, чтобы подхватить шлем.
— Уходи, — Нара отвернулась от него и от мертвеца. Проклятье. Она сходит с ума. Она определенно сходит с ума. И ничем не сможет себе помочь. Сапожник без сапог. Жрец Медикариума без возможности излечить себя. Это психика. Ее невозможно лечить самостоятельно.
А других жрецов поблизости нет.
— Это из-за Элая, да? Из-за него? — вдруг спросил ловур. — Ты с ним носишься, как курица с яйцом! Он же женат, Нара! У него жена на Приме! Зачем он тебе?
В голосе Рудольфа сквозила горечь.
— Я люблю тебя. Прости меня за то, что…
— Уходи. Дело не в Элае. Не в тебе. Дело во мне. Уходи, пожалуйста, — не оборачиваясь, сказала она. Где-то за ее спиной истекал кровью убитый на Раздоре водитель, и разбивалось сердце красавца-ловура.
— В нем… я же вижу… — тускло и с угрозой сказал Рудольф.
