— Сеньор? — возникший словно из ниоткуда официант протянул меню.
— М-м-м… Энчиладос — только поострее, хорошо? — немножко мороженого и кофе. В кофе добавьте две ложки сахара, молока и чуток сливок. Спасибо, — мужчина ни на секунду не оторвался от читаемой в настоящий момент статьи.
— Си, сеньор, — и официант испарился так же незаметно, как и появился.
— Жаркий денек сегодня, да? — присевший за соседний столик старый мексиканец, заросший бородой чуть ли не до самых глаз, пыхнул толстенной сигарой и ухмыльнулся.
— Это уж точно, — все так же не поднимая глаз, отозвался неизвестный. — Порою я думаю, что русским с Сибирью повезло.
— Ну, не знаю. По мне лучше жара, чем холод.
— Пожалуй, — кивнул человек с газетой.
— Тем более что на моей гасиенде есть пара прекрасных прохладных мест. Ну, знаете — у пруда, под сенью деревьев, с красоткой-женой, — мексиканец хохотнул.
— Полагаю, мексиканские женщины делают воздух вокруг горячее, а не прохладнее, — улыбнулся мужчина.
— С этим не поспоришь, — и все так же ухмыляющийся мексиканец встал из-за стола. — Удачи вам в ваших делах, сеньор.
— И вам того же. — За весь диалог газета в руках незнакомца даже не шелохнулась.
Этим же вечером в сорока пяти километрах от города группа людей извлекла из указанного связным тайника сорок четыре винтовки, пять пулеметов и три десятка гранат.
Майор Стольнин был доволен.
27 сентября 1946 года. Мексика, г. Мехико
Сгущавшиеся над столицей Мексики сумерки нежно укутывали небольшое здание — виллу в одном из многочисленных пригородов. Выполненная в испанском колониальном стиле, она была тем не менее новостройкой, напичканной новейшими на тот момент решениями из области архитектуры… ну и небольшой бункер под зданием тоже был.
— Сеньор Карденас? — вошедший в кабинет человек улыбнулся и протянул руку. Бывший президент Мексики поднялся навстречу и, ответив на рукопожатие, вернулся в кресло, сделав гостю знак присоединяться.
— Какой прекрасный вечер, не так ли?
— Безусловно, господин президент.
— Да. Так не хочется портить его разговорами о делах. Но куда деваться? — Карденас всплеснул руками и покачал головой. — Политика не отпускает меня даже после ухода с президентского поста. Но такова судьба…
— Такова судьба, — повторил гость и склонил голову.
Однако следующую фразу Ласаро Карденас произнес уже совсем другим тоном:
— Полагаю, мой дорогой друг просил вас что-то мне передать? — В голосе явственно прозвучала сталь обнажаемого клинка.
— Вы очень проницательны, господин президент.
— И что же?
— Наш большой брат всем уже изрядно надоел… а вы знаете, что у этого родственничка имеются к вам серьезные претензии…
— Ну, братец ничего мне не сделал тогда, когда я отбирал у его компаний недра, принадлежащие мексиканскому народу. Вам не кажется, что поздновато вспоминать такие мелочи… особенно в свете происходящего?
— О, боюсь, вы не так поняли, господин президент. Те дела давно минувших дней их не волнуют. Им нужен мексиканский народ, убивающий своих братьев из Южной Америки за интересы совсем других людей. И они прекрасно понимают, что возглавляемая вами партия этого не допустит. Вы этого не допустите… Я полагаю, вы уже догадываетесь, какое решение они примут?
— Жозе волнуется за мое здоровье? — Карденас усмехнулся.
— В том числе. Он мечтает о свободной Латинской Америке, где никто не эксплуатируется и свободные народы живут счастливо…
— И во главе этих свободных народов он видит себя, не так ли?
— Он полагает, что подобные вопросы можно будет решать гораздо позднее, когда Большого Брата поставят в угол и выпорют.
— Ну, порка братика уже идет. И даже не отцовским ремнем. — Ласаро снова усмехнулся: — Удивлен, что Жозе этого недостаточно.
— В том-то и дело, что нет. Эта порка избавит Большого Брата от привычки лазить по чужим огородам. А этот огород он считает своим.
Бывший президент Мексики, руководитель Мексиканской революционной партии Ласаро Карденас встал из-за стола и, подойдя к балкону, посмотрел на появляющиеся над городом звезды. Помолчал, о чем-то напряженно раздумывая.
— Ладно, — наконец разорвал тишину его голос. — Чего именно хочет Жозе?
1 октября 1946 года. Северная Италия
Появление немецкого «леопарда» было весьма неожиданно для отдыхавших советских бойцов. Васильев, зло посмотрев на виновато разводящего руками командира боевого охранения, погрозил ему кулаком и, наклонившись к уху, гневно прорычал:
— Мы еще поговорим, сокол ты мой сизокрылый!
Вылезший из танка немец, наблюдавший эту картину, ухмыльнулся.
Несмотря на то что со времен советско-германской войны прошло вот уже четыре года, тепла в отношениях кадровых офицеров явно не хватало, а потому подколки друг другу устраивали обе стороны. Объединенное Стратегическое Командование Евразийского союза такое, естественно, не одобряло и за подобные проделки наказывало строго-если узнавало, конечно, — ибо уже неоднократно случались случаи «дружественного огня». Так, к примеру, немецкая «пантера 2», имитирующая нападение из засады и неожиданно выскочившая на дорогу прямо посреди советской механизированной колонны, была обстреляна из ручных противотанковых гранатометов сидевшими на броне оказавшегося рядом «берии» пехотинцами. А еще секундой спустя к ним присоединились орудия тяжелых БМП… Результат — два убитых и три раненых немецких танкиста, а также несколько обожженных выхлопами РПГ советских солдат, причем один из них пострадал довольно серьезно.
Или отделение советской войсковой разведки, по непонятной причине решившее проникнуть на охраняемый немцами объект. Результат — четыре трупа и четырнадцать раненых с обеих сторон.
И такие случаи были неоднократны и совсем не единичны… Далеко не все из них заканчивались столь печально, но подобный бардак приводил генералов в состояние, классифицированное каким-то из армейских остряков как «носорог разъяренный, подслеповатый».
Поэтому с недавних пор за подобное можно было так отхватить (даже если происшествие обошлось без жертв или особенных неприятностей), что желание подшучивать над союзником с обеих сторон довольно резво угасло.
Но рецидивы случались — о чем недвусмысленно говорил вид бравого лейтенанта, привалившегося к своему танку.
— Теперь вы. Что ж, герр офицер, вы тоже хороши. Прокрались мимо моих бойцов — продемонстрировали слабые места в обороне. Что хорошо — ведь теперь я упущение исправлю, а лучше союзник, обнаруживший дырку в твоем заборе, чем враг. Но вам не пришло в голову… — Тут Васильев сделал паузу и, перейдя с немецкого на подвид русского, высказался об умственных способностях стоящего перед ним немца, после чего продолжал как ни в чем не бывало: — что здесь по вам вполне могли открыть огонь. На поражение? Из всех, мать их, стволов? И что ваше донесение — да-да, то самое, что вы держите в руках, — попросту не дошло бы до адресата? Коим, как я полагаю, я и являюсь? А? Можете мне на это ответить, или мне лучше спросить у вашего командира?
