Да, Советский Союз будет строить такие гигантские машины, возрождая титаническую традицию. Прочь все эти пиджачки гражданских летчиков! Они все получат кожаные регланы и пилотки, личное оружие и особые знаки различия. И шевроны – «Воздушный флот Империи»! Чтобы выделяться из людской массы, чтобы их провожали восхищенные взгляды, полные хорошей зависти!
Да, будет именно так. Пусть потом кричат, что он возродил тоталитарные традиции. Культ своей личности. Начхать. Сталин, по выражению Черчилля, принял Россию с сохой, а оставил – с атомной бомбой. Вот и он, взял бразды правления в зараженной вирусом вялости стране, оставит ее державой универсальной силы, ядром космической цивилизации. А история все расставит по своим местам. И разве плохо возродить культ 1930-х, культ летчиков, сильных и смелых людей? Стране нужен этот культ. Тогда, шестьдесят лет назад, поклонение новым рыцарям неба потеснило преклонение перед удачливыми торгашами. Казалось, снова превыше денег ставятся доблесть и честь, способность рисковать жизнью и жить в боях. Что снова возвращаются идеалы воинов, а не дельцов. «Буржуазии нужны прибыли, нам – героизм». Это сказал Муссолини. Бог с ним самим – мысль-то верная. Да будет снова культ летчиков, культ храбрости и скорости!
– Подведем черту! – Он поднял руку, начиная выносить свое решение. – Я доволен состоянием дел в НПО «Молния», и силой его считаю уникальную структуру производства. Так повелось, что русская космическая промышленность не выросла из авиационной, подобно американским компаниям, а возникала, так сказать, на целине. В этом – слабина наша, разобщенность средств. И только сейчас, когда стране нужны ресурсы для Великого Прорыва, мы вынуждены думать над слиянием и укрупнением фирм. Так, чтобы каждая выпускала не только космическую технику, но и воздушные летательные аппараты.
Вы же, получается, едва ли не искони составили многопрофильный концерн. Вы можете делать не только космопланы, но и самолеты уникальной схемы, качественно превосходящие зарубежных соперников. Говорю вам: настало время превратить «Молнию» в оплот нашей технократической мощи, в автономную компанию, которая будет жить не только на казенных заказах, но и на продаже своей авиатехники. Так, чтоб в конце концов имя «Молния» звучало в мире так же громко, как марки «Боинг», «Макдоннэл-Дуглас» или «Ильюшин».
Поэтому приказываю: готовьте структуру компании.
И предупреждаю: вы должны создавать технику лучше аме–рикан–ской. И технологией вашего производства должна восхищаться Япония. Расход электричества, горючего и металла да будет у вас на уровне мировых стандартов экономичности, и за это спросим с вас строго. Но я знаю, что вы справитесь с этими задачами…
Заказы на ваши трипланы от государства вы получите. Пусть даже для этого придется продать за кордон чуть больше редкоземельных металлов или меди. Мы еще немного повысим плату за коммунальные услуги, прошерстим все эти водопроводные и отопительные структуры в больших городах, где привыкли тратить деньги бездарно и без счета. На высвобожденные средства наладите производство своих машин на самарском «Авиакоре» – потом вернете стране этот кредит.
Главное – ваша фирма должна стать центром бурлящего прогресса технологий, рассадником всего самого передового, питомником изобретений и смелых идей. К черту беспомощную брежневскую политику закупки всего и вся за рубежом! Найдите способы поощрить самых умных и энергичных. Оставьте минимум инженеров, но пусть то будет гордость нации, зарабатывающие достаточно, чтобы считаться новой аристократией – аристократией Империи! И не морщитесь от этого слова, уважаемый Глеб Евгеньевич!
А эмблемой вашей да будет молния, бьющая в звезды. В звезды – не меньше!
По окончании заседания он услышал скрипучий голос Лозино-Лозинского:
– На минуту, товарищ Верховный!
– Слушаю вас, Глеб Евгеньевич.
– Вы знаете – все эти награды, золотые мечи, уравнивание моего голоса с тысячью голосов рядовых граждан страны – не по мне это. Будто дворянином меня делаете. А я считаю, человек должен своими способностями выделяться. За титулами же гоняются только те, кому выделяться больше нечем…
Старик устало прикрыл глаза:
– Я до конца жизни своей считать буду, что революция 1917 года тем и велика, что открыла путь наверх множеству талант–ливых людей из низов. Я ее принял всем сердцем, хоть и столбовой дворянин по рождению. Учась в гимназии, с отцом своим в 1920-м до хрипоты спорил: вот возьмут красные Екатеринослав – закон Божий учить не буду. Мне ли отказываться от идеалов всей жизни? Я ведь видел и самостийну Украину гетмана Скоропадского, и банды Петлюры. И как евреев громили, помню – крики из их квартала до сих пор слышу как наяву. Сталину верил и верю. И то, что врагов народа уничтожать надо было в тридцатые годы – убежден. Ведь во враждебном окружении страна оказалась, и сам я саботажников видел. А тут меня – в привилегированные выводят. Не по мне это!
– Полно вам, Глеб Евгеньевич! – с мягкой настойчивостью ответил ему Верховный. – От лучших завоеваний разве отказывается кто-то? А героев своих страна чтить должна и будет это делать! Вы уж мне поверьте. От забвения настоящих людей и от дурной уравниловки мы чуть в беду большую не попали. Величие истории нашей и образ Сталина никому трогать не позволим. А регалии новые все ж таки примите, Глеб Евгеньевич. Ведь заслужили их. Ради будущего. Ради молодежи, что нам на смену придет. Чтоб больше не был героем нашего времени жирный торговец!
– Может, вы и правы, – покачал головой седой конструктор. – Покоряюсь.
– А не подкачаете ли вы, Глеб Евгеньевич? – спросил вдруг Верховный. И тут же примирительно рассмеялся, заметив глубокую морщину обиды, прорезавшую лоб старца. – Не обижайтесь, мэтр! Просто кое-кто шептал мне всякие нехорошие слова о том, что концепция МАКСа – устаревшая концепция образца 1982 года. Что нужна другая, посовременнее…
– Не верьте, товарищ Верховный. – Лозино-Лозинский поднял веки, и теперь его глаза горели неистовым огнем, как глаза страстного фанатика-старовера. – МАКС – не идеал, он сейчас – синица в руках. Но в этой системе я заложил колоссальные возможности для совершенствования. Заменим «Мрию» «Гераклом» – и за счет более мощного воздушного космодрома в полтора раза увеличим возможности космического самолета. А послезавтра у нас появятся совершенные гиперзвуковые двигатели. Да хоть и просто сверхзвуковые – тогда мы создадим еще более могучий носитель уже на смену «Гераклу». Если мы построим такой самолет – «воздушный старт», как это планировалось для «Спирали» в 1966 году, то стоимость вывода килограмма нагрузки на орбиту упадет с нынешней тысячи долларов по мировому счету до трехсот-двухсот. Представьте себе, что такой сверхзвуковой старт прибывает на экватор, где к его скорости добавляется скорость вращения Земли – 500 метров в секунду. Какая экономия! Какой фантастический рост возможностей! А это – полная наша победа.
Мне осталось жить не так уж много. И МАКС – главное дело моей жизни. Главное!
А на американцев не смотрите. Они пошли в тупик. Их «Звезда риска» выглядит как сочетание нашего самолета-разгонщика и космического корабля. Мы отбрасываем разгонный бак, а они будут вынуждены волочь в космос пустые емкости, в которых горючее сработается при старте с Земли…
