По мнению Яременко, расслоение в ходе конкуренции идет по качеству ресурсов. Хозяйство любой страны напоминает многоэтажный дом. Поэтому словеса наших нынешних «реформаторов» о том, что нужно закрыть все «неконкурентоспособные» производства и «оставить самые сильные» — это попытка построить дом из одних верхних этажей. Так не бывает.
Всегда и везде экономика состоит из разных секторов или укладов. Одни потребляют лучшие ресурсы и обладают наивысшей степенью прибыльности. Но есть и низкие «этажи», которые не выкинуты из хозяйственного оборота, но работают на худших ресурсах, имеют самую низкую рентабельность. И, тем не менее, их продукция тоже находит спрос. Даже советская «Ока» имеет свою нишу на мировом рынке. Пусть от нее с презрением отвернется шейх из Саудовском Аравии — но зато с удовольствием купит трудящийся там же пакистанский рабочий. Да вспомните хотя бы горбачевские времена! Когда чуть открыли границы, иностранцы стали лихорадочно очищать прилавки советских магазинов. Ну ладно, покупку массивных садовых насосов за десять рублей еще можно объяснить тем, что их за границей сдавали в металлолом и выручали за них сто долларов. Но ведь покупали-то иностранцы у нас и шампанское, и телевизоры, и магнитофоны с приемниками, и стиральные машины с миксерами да электромясорубками! Хотя, казалось бы, у них на родине на прилавках стояли всякие «тефали», «боши» и «панасоники».
Как вертикальная экономика работает сегодня? Допустим, всемерно известный дом моды «Диор» продаёт вещи вроде женской кожаной куртки за две с половиной тысячи евро. Когда «Диор» только начинал, то все делал сам: и дизайн, и фурнитуру, и ткани — во Франции и на севере Италии. То есть, использовал самые дорогие и лучшие ресурсы. А сегодня они все это производят в Венгрии. Вещи с маркой «Гуччи» шьют в Таиланде. При этом владельцы знаменитых торговых марок-брэндов строжайше следят за качеством. Но самую сложную работу, где надобны самые качественные ресурсы (мозги, мощнейшие ЭВМ и поисковые системы, инструменты формирования этой моды, математические программы раскроя тканей) сосредотачивают в Париже. Нужна отличная фурнитура, которая делает вещи престижными? Ее отливают в металле по особым эскизам шведы. А вот кожу они берут в Лаосе, где её — как грязи. (У себя они делают лишь очень качественный верхний краситель). А шить вещи отправляют в Таиланд, бедному тайцу, который горбится от зари и до зари под навесом. И если он неправильно сошьет, ему десять батов не заплатят — и он просто с голоду сдохнет.
Вот вам четкая вертикальная экономика. Сейчас она распространяется по всему свету, но первыми придумали ее японцы. В крупных корпорациях думали над электроникой и делали ее, а в деревне под тростниковым навесом крестьяне собачили простые комплектующие. У подножия японских сверхкорпораций толпились мелкие и мельчайшие фирмы, бравшиеся делать работу за сущие гроши, тем самым обеспечивая японским товарам высокую конкурентоспособность…
Яременко, доказывая все это, говорил будущим «реформаторам»: так какой же рынок вы собираетесь делать в России? У нас же ничего не отрегулировано, тогда как вертикально структурированная экономка предполагает технологическое регулирование ресурсов. Рынок — всего лишь один из элементов экономики. Причем, чем выше этаж, тем меньше функций там берет на себя рынок и тем больше — согласительная, плановая экономика. И как только вы одномоментно введёте рынок в России — так мы свалимся на самые нижние этажи экономики. Первое, что случится — нижние, примитивные этажи производства постараются отнять ресурсы у верхних, самых сложных и высокотехнологичных. Вы просто разрушите технологический сектор русской экономики. Если вы запустите дикий рынок в верхних ярусах, то им — крышка.
История России 1992 — 2000-х годов подтвердила правоту Яременко. Примитивная экономика нефти и газа сожрала передовые отрасли: авиакосмос, электронику, машиностроение, биотехнологию.
Будущее против прошлого
Четвертая метаморфоза нейрономики уже совсем причудлива. На наших глазах исчезают… привычные деньги.
Все школы экономики соглашаются, что деньги выполняют «священные» функции — меры стоимости, средства платежа и средства накопления учетной единицы и сокровища. Что деньги — это посредник, который делает экономику экономикой. Школы экономической науки различаются прежде всего тем, как они определяют, что лежит в основе цены товара. «Количество труда!» — говорят марксисты. Другие считают, спрос покупателей. Третьи — что все определяется соотношением кривых спроса и предложения. Кто-то исповедует теорию «предельной полезности». И самое удивительное — все школы исходят из реальных обстоятельств. В физике в начале ХХ века Гейзенберг открыл принцип неопределенности. Он доказал, что невозможно измерить одновременно скорость и массу элементарной частицы. То есть, нужны два измерения. Отсюда вытекал принцип дополнительности: любое явление надо описывать с разных точек зрения: они не конкурируют, а дополняют друг друга.
В конце ХХ века выяснилось: все экономические теории дополняют друг друга и просто рассматривают одни и те же явления с разных сторон. Но все они в конечном счёте исходят из того, что цена — это способ сбалансирования издержек производства с одной стороны, и потребностей рынка — с другой. Потребности же материализуются в спросе. Причем в основе предложения лежат издержки, в основе спроса — потребности. А деньги — лишь инструмент, который соединяет, коммутирует все это.
Казалось бы, ясно. А вот на самом деле начались странные вещи. Оказалось, что в ХХ веке главная валюта мира, доллар, одну за другой сбрасывал с себя связь с любыми носителями. Рвал зависимость от привычных для денег экономических параметров. Он терял привязку к производству как таковому и в итоге к началу 2000-х годов оказался обеспеченным только одним — властью США над миром. То есть, политическим, информационным, военным и научно-технологическим могуществом Америки.
В начале 1990-х на поверхность вышел ещё один процесс. Никто не мог понять тайну оценки компаний на фондовом рынке через их капитализацию. Ну, складывали стоимость всех зданий и сооружений, оборудования и технологий компаний, их товарные запасы, соотношения между кредитами и «дебиторкой» с одной стороны. С другой — учитывали общую цену акций фирм на рынке. В итоге величины не просто не совпадали — они расходились разы, а то и на порядки! Например, капитализация «Майкрософт» превосходила стоимость ее материальных активов на пике почти в 25 крат!
Вот по всему миру действует корпорация «Кока-кола», есть у нее сотни заводов, где она разливает в бутылки свой сиропчик. Но когда знаменитую корпорацию оценили, оказалось: все ее материальные активы стоят единицу, а капитализация акций — восемь единиц. То есть, семь восьмых ее стоимости — нематериальные активы, имя-брэнд, интеллектуальная собственность, рецепт сиропчика и все такое.
Бред? Но бред до ужаса реальный… На этом бреду построена вся современная экономика.
Вот пример из той же оперы. Знамение нашего времени — интеллектуальная собственность. Давным-давно Маркс сказал (а современный Интернет еще раз подтвердил), что интеллектуальную собственность очень сложно выразить в привычных стоимостных оценках. В ней нет эквивалентного обмена. Ее практически невозможно оценить традиционными методами. Почему мы нематериальные активы одной компании оцениваем в один миллиард долларов, а другой — в пятьсот миллионов? Только на основе своих представлений, только на основе прогноза будущего. Но ведь вся история человечества кишмя кишит несбывшимися предсказаниями завтрашнего дня! То есть, весь современный рынок построен на ожиданиях, которые зачастую несбыточны. Значит, все экономические отношения сегодня строятся не на показателях спроса и сделанных затрат, а на параметрах прогноза, который то ли сбудется, то ли нет.
