Похоже, вопрос о том, справится или не справится СХК с заказами и когда, заботит наше правительство меньше всего. Если посмотреть еще на то, как реформируется наша армия, то выводы напрашиваются сами. Я не кликуша и не параноик, но все вышеизложенное говорит об атаке на ядерно-стратегические силы России…
Однако бедствия серийного производства — это только верхушка айсберга. На самом деле развал, начавшийся в 1990 году и продолжающийся поныне, нанес тяжелый удар по научной кузнице ядерного оружия, саровскому ВНИИ экспериментальной физики (ВНИИЭФ). А вот это действительно страшно…
— Ядерное оружие нуждается в постоянной доработке, в новых исследованиях, — рассказывает Саровец. — Я уж не говорю о постоянных работах по поддержанию сохранности накопленных боеприпасов. И здесь ключевая роль принадлежит ВНИИЭФ. А сегодня институт работает в режиме настоящего угасания. Де- факто разработки не ведутся. Вернее, ведутся на бумаге. Если из Кремля приезжает очередная Прекрасная маркиза, ей демонстрируют красивые плакаты. Но реальной цены этим чисто бумажным разработкам не знает никто. Мы не ведаем даже, какова истинная квалификация нынешних сорокалетних специалистов, работающих сейчас во ВНИИЭФ. Реальной проверкой работы раньше служили подземные испытания на двух полигонах: Семипалатинском и Новоземельском. Но с 1990 года они прекращены, и это сыграло самую разрушительную роль. Впрочем, процесс начал еще Горбачев…
— Давайте попробуем обрисовать этот процесс во времени…
— Давайте. До 1986-го все шло нормально. Затем нас стали выбивать из колеи вводимые Горбачевым моратории на испытания. Получалось так: США их проводили, а Кремль боролся за мир. Работу ВНИИЭФ стало лихорадить. Уже все сделано по планам, изделие готово к вывозу на полигон — и тут по звонку клерка из ЦК КПСС испытания отменяются. Но даже в этих условиях кое-какая работа шла: реальные подземные взрывы все же иногда совершались. А с 1990 года с ними покончили. Реальных испытаний не проводится до сих пор.
После 1991 года начался форменный развал. Работники ВНИИЭФ превратились в нищих. Чтобы хоть как-то спасти положение, тогдашний глава Минатома РФ Виктор Михайлов в 1993 году пошел на подписание знаменитой «урановой сделки». Ну, на поставку в США части оружейного урана, «разбавленного» в низкообогащенный уран. Конечно, это жутко унизительная сделка, наносящая огромный ущерб национальным интересам. Сегодня ее нужно прекращать. Но тогда, когда государственное финансирование стало мизерным, «урановые» деньги спасли ВНИИЭФ от полного развала, позволили вести работы хотя бы в тлеющем режиме.
Однако это не спасло от вялотекущего развала. С 1994 года на деньги американцев в Сарове открылся Межотраслевой научно-технический центр (МНТЦ), который должен был развивать конверсионные разработки, давая работу нашим специалистам по ядерным вооружениям. Чтобы, грубо говоря, они не уехали работать в Иран, Ирак, Китай или Индию. На деле МНТЦ стал катализатором разложения ВНИИЭФ. На Запад за копейки стали уходить уникальнейшие советские разработки и технологии — ведь ядерные боеприпасы требуют множества сопутствующих прорывных разработок. Получилось так: тот, кто попал в МНТЦ и получил американские гранты, стали зарабатывать в несколько раз больше тех, кто продолжал заниматься ядерными боеприпасами. Оружейники превратились в нищих «лузеров». Коллектив начал опасно расслаиваться и разлагаться. Молодежь с презрением отвернулась от ядерно-оружейного дела. Кому охота влачить бедное существование и работать на государство? Если можно к тридцати годам стать богачом, занимаясь «купи-про- дай», а на крайний случай — работать на американского дядю в МНТЦ?
Разложение ускорилось из-за начальственного скотства. Сейчас, после всех повышений, оружейник ВНИИЭФ в месяц имеет зарплату в 30–40 тысяч рублей. Институтские начальники себе установили зарплаты в миллионы рублей.
Сложите все это с прекращением реальных испытаний — и вы получите реальную картину происходящего. В советские годы наш специалист к сорока с лишним годам превращался в матерого, опытного разработчика. Как правило, за душой у него были 3–5 разработанных изделий, прошедших реальные испытания. Причем такой профи выезжал в командировки на полигоны. В сорок с лишним лет он прекрасно мог делать компоновку и деталировку ядерного боезаряда и уже имел молодых учеников. Сейчас на таких остатках советского великолепия все еще как-то держится. Только им уже — по 50–60 лет.
Нынешние специалисты ВНИИЭФ, кому «за 40», не имеют опыта настоящих испытаний. Их квалификация — сомнительна, реально она ничем не подтверждена. Да и каких они учеников после себя оставят? Да никаких. Вот почему сегодня наши специалисты-оружейники поистине увядают. Они деморализованы и усталы. Нет в них больше огня, жизненной энергии. Да и кто может сохранить силы и энергию после восемнадцати лет унижений, сидения на нищенской зарплате, когда окружающая реальность убеждает тебя в никчемности и неудачливости? И все это — на фоне устаревания лабораторного оборудования. А ведь сегодня нужно не только поддерживать в боеготовности ядерный арсенал РФ — для этого есть еще советские разработки, — надо еще и создавать боеприпасы нового поколения. Более компактные и более «чистые». Но скоро этого некому будет делать…
— Но ведь американцы тоже не проводят больше реальных подземных испытаний!
— Да, но взамен они вгрохали сумасшедшие деньги в «заменители испытаний» — в моделирующие суперкомпьютеры «Крей», в лазерный «поджигатель» и другое. Ничего подобного в РФ нет. Нам заменить подземные взрывы нечем. Но даже при всем этом американцы продолжают поддерживать в работоспособном состоянии свой полигон в Неваде. Думаю, они возобновят настоящие взрывы.
А у нас, черт возьми, развал прогрессирует. Никакой «подъем России с колен» здесь ничего не изменил. Более того, развал только ускорился. На смену руководителям 90-х пришли еще более беспардонные и циничные начальнички. Теперь мы все боимся акционирования ядерно-оружейного комплекса — и окончательного его уничтожения.
— А вот здесь — давайте подробнее…
— Давайте…
— Главное — сохранить единство всего ядерно-промышлен- ного комплекса, — считает Саровец. — Так делали в СССР, где наука, специальное образование, производство, атомная энергетика и оружейный комплекс связывались воедино в великом Минсредмаше. Очень разумно: одна его часть за счет казны производит национальную безопасность, другая дает реальный экономический эффект, и можно перераспределять средства. Какое-то время в РФ эта система худо-бедно сохранялась в рамках Минатома. А теперь ее уничтожают.
Дело в том, что, с точки зрения россиянских «пильщиков» и приватизаторов, ядерная отрасль делится на вкусную и невкусную части. Производство боеприпасов — невкусно. Тут, понимаешь, одни затраты, много не «откусишь». И есть часть сладкая, приносящая доходы: атомная энергетика, обогащение урана, производство тепловыделяющих элементов — ТВЭЛов и т. д. С 90-х годов рьяные «рыночники» стремятся оторвать вкусное от невкусного, приватизировав финансовые потоки прибыльной части атомной отрасли. Их совершенно не волнует то, что при этом загнутся такие сферы, как производство ядерных боеприпасов. Главное — захватить и акционировать самые жирные куски.
